Две Москвы. Метафизика столицы

Замыкая в треугольник цепь родства, писатель псевдонимом Искандер подчеркивает тезоименитство с Александром Македонским, этим образцом, поставленным Екатериной перед внуком.

Бедро Иакова

Без возвышающих уподоблений сцена клятвы показалась бы, как опасается сам Герцен, натянутой и театральной. И немедленно выводит второе уравнение:

«Мы не знали всей силы того, с чем вступали в бой, но бой приняли. Сила сломила в нас многое, но не она нас сокрушила, и ей мы не сдались, несмотря на все ее удары. Рубцы, полученные от нее, почетны, – свихнутая нога Иакова была знамением того, что он боролся ночью с Богом».

Герцен, кажется, обыгрывает здесь фамилию отца, которую не мог носить как незаконнорожденный: Иаков – Яковлев.

В топографических приметах клятвы проступает география библейская: «И встал в ту ночь, и, взяв двух жен своих, и двух рабынь своих, и одиннадцать сынов своих, перешел через Иавок в брод. И, взяв их, перевел через поток, и перевел все, что у него было. И остался Иаков один. И боролся Некто с ним, до появления зари; И, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его, и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним». (Быт., 32: 22–25.)

Тема Иакова еще уместнее как смутная догадка о причинах тщетности усилий другого человека – Витберга. Метафора распознает природу этого труда, фатальный неуспех которого есть знак отмеченности Богом.

Васильевское

Судьбы Герцена и Витберга пересеклись гораздо раньше вятской ссылки. В пору малолетства первого второй явился в подмосковной Яковлевых, где нашел и с дозволения хозяина стал брать для храма «мрамор» – вероятно, известняк. Им завалили поле, что стало пунктом обвинений против Витберга.

В Васильевском Звенигородского уезда, усадьбе Яковлевых, сохранились на Москвы-реке каменоломни Витберга.

Эта история имела странный отголосок спустя полвека. В 1888 году «Московские Ведомости», ища Васильевское Яковлева, привели читателей… на Воробьевы горы. В московское Васильевское, более известное как дача Мамонова.

Ее владелец до Мамонова, князь Николай Борисович Юсупов, тоже выведен в «Былом и думах»: он поучаствовал в судьбе мемуариста. Определил его, еще ребенка, к первой в жизни службе, под свое начало в Экспедицию кремлевского строения. Когда рескриптом Николая была упразднена Комиссия о храме Христа Спасителя, то часть чиновников, строений, дел, имущества и заготовок перешли в распоряжение Юсупова.

Кто знает Васильевское Яковлева, согласится видеть сходство ландшафтной сцены с воробьевской. Излучина Москвы-реки отчеркивает горный овражистый лесистый берег от луговины. Соединяют берега старинный брод и легкий пеший мост. На низком берегу у брода высится по-монастырски огражденный храм. Первоначальный барский дом стоял близ храма; Яковлев поставил новый дом на горном берегу. «Вид из него, – живописует Герцен, – обнимал верст пятнадцать кругом; озера нив, колеблясь, стлались без конца; разные усадьбы и села с белеющими церквами видны были там-сям; леса разных цветов делали полукруглую раму, и черезо все – голубая тесьма Москвы-реки. Я открывал окно рано утром в своей комнате наверху и смотрел, и слушал, и дышал».

Немедля за фрагментом о Васильевском в «Былом и думах» следует глава об Огареве и Горах. Связь двух ландшафтов раньше «Московских Ведомостей» найдена Герценом. Сцена Воробьевых гор и Лужников могла напоминать ему отцовскую усадьбу, лето детства.

Конечно, обе сцены характерны для русского пейзажа, но эти были первыми во впечатлениях ребенка. После Васильевского Герцену привычны стали и прогулки вдоль реки по краю луговины против гор; и путь на горы с луговины; и переправа подле церкви; и взгляд с вершины.

Над большой водой

В 1825 году Москва-река по мелкости не пропустила к стройке храма баржи со звенигородским или рузским камнем, может быть, тем самым, из усадьбы Яковлева. Островки в Васильевском, на броде, по местному преданию и есть затопленные баржи Витберга. На каждый штабель «мрамора» нанесена земля, на каждом проросли деревья.

Тогда же император Александр велел изыскивать соединения Москвы и Волги для подъема вод. Он до конца дышал в такт с Витбергом.

Большой храм мыслим на Горах при том условии, что это Горы над большой водой.

Мистерия

В год клятвы Герцена и Огарева встал под сомнение обетный выбор, сделанный ушедшим императором: выбор холма – и выбор архитектора, вдруг заподозренного в злоупотреблениях. На этом событийном фоне и загорается знак равенства, начертанный в «Былом и думах» между храмоздательным обетом Александра I и детской клятвой.