Две недели до рая

Утром я проснулся со странным чувством. Мне казалось, произошедшее мне приснилось. Только нож, который я спрятал под кухонной раковиной, и окровавленные перчатки свидетельствовали о том, что я все-таки осуществил задуманное. Мои друзья спали вповалку в гостиной и спальнях второго этажа. Я медленно прошел между ними на улицу и сел в кресло на веранде, глядя на встающее в мутной дымке солнце. Мне все еще не верилось. В голове, как при похмелье, мелькали страшные картинки вчерашней ночи – словно я приходил в себя после дикого запоя. Ее дом, ее дверь, ее слова, но главное – ее глаза, распахнутые в ужасе после удара. Она умерла мгновенно, я знал, куда бить. Но этой секунды ей хватило, чтобы все осознать.

Похолодев, я закрыл глаза – господи, на такое можно было решиться только на сильном адреналине! Ведь кто-то мог меня видеть. Анна Павловна могла выйти на площадку. Друзья могли меня хватиться, а сам я мог, убегая, наследить или потерять нож.

Мог, могла, могли… стоп! – прервал я себя. Дело сделано, и назад пути нет. Тебя ничто не связывает с ее смертью. Расследование потопчется на месте, или полиция обвинит ее парня. А когда все закончится, ты сможешь вздохнуть свободно.

Так и должно было случиться. Но Качанову зачем-то взбрело в голову нанять эту гребаную сыщицу, которая оказалась не такой уж дурой, как показалось вначале. А я, ослепленный своей самоуверенностью, наделал-таки ошибок и думал, что мне все сойдет с рук.

Как иронична жизнь!

Жалею ли я о том, что сделал? Постоянно об этом думаю с тех пор, как бежал по темным улицам и ощущал горячую, влажную гладкость ножа под своей кофтой. Чувства внутри меня были самые противоречивые и описанию не поддаются.

Нет, папа, наверное, все-таки не жалею. Ни о чем не жалею.

* * *

В аэропорту царило привычное оживление. Я сдала в багаж сумки и теперь терпеливо ждала своего вылета в зале ожидания. За окном начался сильный дождь, и я забеспокоилась, как бы рейс не отложили. Мне было жизненно необходимо покинуть город, чтобы восстановить силы и зализать свои раны. Или я никогда больше не смогу делать свою работу. Последнее расследование меня вымотало и опустошило.

Вчера на мой счет пришла огромная сумма, а на телефон – лаконичное сообщение от Качанова: «Спасибо». О работе я могла не думать год, но знала, что, как только высплюсь и отдохну, опять почувствую жгучее желание вернуться в строй. Зависимость – она ведь разная бывает.

– Ну что, Танюха, готовность номер один? – вдруг послышался за спиной знакомый голос. Рука Кирьянова легла на мое плечо и легонько его сжала.

– Привет.

– Привет.

Мой друг сел рядом, и я вдруг ощутила огромное желание разрыдаться ему в плечо.

– Пришел убедиться, что тебе больше ничто не помешает улететь.

Я закатила глаза:

– Знаешь, Кирьянов, даже если бы прямо сейчас тут кого-нибудь убили у меня на глазах, я бы все равно села в самолет и дала деру.

Он улыбнулся.

– Можно подумать! А то я тебя не знаю. Если бы тут кого-то убили, ты, забыв про свои Мальдивы и Канары, уже ползала бы вокруг трупа и искала улики.

Мы рассмеялись.

– Как там дела? – спросила я.

Кирьянов, отлично поняв, что я хочу узнать, с готовностью и напускной деловитостью отрапортовал:

– Наш охотник идет на поправку. В скором времени предстанет перед судом.

– Как думаешь, Качанов попытается его вытащить? – спросила я.