Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии

Наши арабы установили палатку у подножия горы, на самом краю песчаного моря; вскоре мы вернулись к ним и застали их лежащими в тени навьюченных верблюдов. Абдалла приступил к своим обязанностям и приготовил для нас обед: вареный рис и нечто вроде лепешек из пшеничной муки, тонких, как вафли, и испеченных на углях; они были дряблыми и тянулись, как вязкое тесто; поскольку мне свойственно судить о человеке по тому, как он заявляет о себе, Абдалла с этой минуты утратил мое доверие. Мы пообедали, съев несколько фиников и по куску мармелада, оторванному от рулона; однако Мейер настолько устал от тех усилий, какие ему прихо­дилось предпринимать, чтобы удержаться на своем дро­мадере, что он ничего не взял в рот. Что же касается наших арабов, то они, вероятно, происходили от джин­нов и питались лишь воздухом и росой, ибо со времени нашего отъезда из Каира они на глазах у нас не съели еще и маисового зернышка.

Мы спали часа два; затем, поскольку пик дневной жары остался позади, арабы разбудили нас, и, пока они складывали палатку, мы забирались на своих хаджинов и готовили себя к тому, чтобы в тот же вечер сделать наш первый привал в пустыне.

XII. ПУСТЫНЯ

Талеб дал сигнал трогаться: один из арабов встал во главе каравана, и мы двинулись в путь.

Хотя солнце припекало уже не так сильно, как несколько часов назад, для нас, европейцев, оно все же казалось палящим; мы ехали рысью, опустив голову и время от времени поневоле закрывая глаза, поскольку нас слепили отраженные от песка лучи света; воздух был неподвижным и тяжелым, и на небе, затянутом желтым маревом, явственно вырисовывался красноватый гори­зонт. Позади остались последние обломки окаменелого леса; я начал привыкать к рыси моего дромадера, как на море привыкаешь к бортовой качке судна; Бешара ехал возле меня, напевая арабскую песню, грустную, протяж­ную и заунывную, и эта песня, вторящая шагам дромаде­ров, эта давящая атмосфера, заставлявшая нас склонять голову, эта раскаленная пыль, застилавшая нам глаза, стали наводить на меня сон, словно переливы голоса кормилицы, убаюкивающей ребенка в колыбели. Вне­запно мой дромадер так резко рванулся в сторону, что меня чуть не выбросило из седла; я машинально открыл глаза, пытаясь понять причину этого толчка: она состо­яла в том, что дромадер наткнулся на труп верблюда, полурастерзанный хищными зверями; и тогда я увидел, что мы движемся вдоль белой полосы, тянущейся до самого горизонта, и мне стало понятно, что полоса эта составлена из костей.

Это было достаточно странно, так что у меня возникло желание получить разъяснения, и я подозвал Бешару, который даже не стал дожидаться моего вопроса, поскольку мое удивление не ускользнуло от его глубо­чайшей проницательности, в высшей степени присущей первобытным и диким народам.