Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии

Однако здесь возникли те же трудности, какие прояви­лись во время первого привала: едва палатка была постав­лена, как порыв ветра сорвал ее, и пришлось гнаться за ней, как на каком-нибудь из парижских мостов гонятся за своей шляпой. Нетрудно догадаться, что предавались этому занятию арабы: что же касается нас, то мы были готовы даже на то, чтобы палатку унесло обратно в Суэц, лишь бы не делать ни единого движения, чтобы ее оста­новить. Впрочем, это происшествие оказалось не столь тяжелым по своим последствиям, как в первый раз. Ночь принесла с собой если и не прохладу, то, по крайней мере, ослабление неимоверной жары, едва не вызвавшей у меня умопомешательства. Абдалла, которому повезло теперь больше, чем утром, сумел отыскать какую-то каменную глыбу и под ее защитой расположил свою кухню. Он принес нам неизменный рис; мы проглотили несколько зерен — примерно столько же мог бы склевать дрозд, — потом попытались запить их глотком воды, так и не преуспев в этом, а затем, смочив лицо и руки, заснули.

Я спал глубоким сном, потеряв всякое представление о том, где мы находимся, как вдруг почувствовал, что меня трясут за плечо; я тотчас проснулся и, едва придя в себя, попросил пить. В ответ на эту просьбу мне вложили в руку мою дорожную фляжку, я тут же поднес ее гор­лышко ко рту и с наслаждением выпил целый глоток свежей и вкусной воды. Поскольку после этого первого глотка никто не отобрал у меня фляжку, мне подумалось, что она целиком в моем распоряжении и воды хватит на всех; в итоге я не отрываясь осушил фляжу и, лишь убе­дившись, что в ней не осталось ни единой капли воды, вернул ее благодетельному ангелу. Этим ангелом был Бешара: увидев, что лагерь разбит, он сел на своего дро­мадера и один, среди ночи, руководствуясь скорее инстинктом, чем зрением, проскакал галопом четыре льё, чтобы привезти нам эту живительную влагу из источ­ника, добраться до которого у нас недостало сил.

В течение нескольких минут, прошедших перед тем, как я снова заснул, мне казалось, что к завываниям ветра примешивается какой-то шум, которого я прежде не слышал; он напоминал стоны, невнятные крики и доно­сящиеся издалека сдавленные рыдания; решив, что меня снова охватывают галлюцинации, я погрузился в пре­рванный сон, не спросив объяснений на этот счет. На следующее утро, проснувшись, я помнил лишь об эпи­зоде с фляжкой. Спокойная ночь, свежая вода, дарован­ная нам, словно манна небесная, а также уверенность в том, что наши дорожные фляжки наполнены и в течение всего дня у нас не будет недостатка воды, — все это при­дало нам сил, и на рассвете, бодрые, веселые и отдохнув­шие, мы взобрались на своих дромадеров. К несчастью, при первых же их шагах нам стало понятно, что вода, какой бы чудодейственной и животворной она ни была, не являлась панацеей от всех бед.

Когда взошло солнце, перед нами открылся совер­шенно другой пейзаж; ночью мы вступили в горную цепь вулканического происхождения, и теперь нас окружали голые, лишенные растительности невзрачные холмы, похожие на те, что возвышаются у подножия Этны. Мы ехали около трех льё по этой словно вздыбленной мест­ности, а затем оказались на равнине, покрытой таким мелким песком, что можно было подумать, будто его нарочно просеивали. Привал был устроен на два часа раньше, чем обычно, и, когда я поинтересовался у Бешары, какова причина этого, он ответил мне, что это сделано для того, чтобы иметь время выбрать место для лагерной стоянки. Подобный ответ показался мне стран­ным, поскольку прежде Талеб никогда не проявлял таких тщательных мер предосторожности.