Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии

Верблюдица и огонь — кто пылче? Оба равны.

Кто легче — ветр или она? У них единая суть.[14]

На свою беду, певец, не догадываясь, что с нами про­исходит, восхвалял палача перед его жертвами, так что достигнутый им успех был достаточно скромен. Панеги­рик хаджину в подобных обстоятельствах был способен лишь вывести нас из себя и тем самым сделать нас несправедливыми к нему. Ничто так не побуждает отри­цать достоинства кого-либо, как страдания, причиняе­мые его недостатками. С тем же успехом можно было воспевать жар солнца, который обрушивался на наши головы, тонкость пыли, в которой мы утопали, и обжи­гающее однообразие пейзажа, который окружал нас. И в самом деле, мы углубились в одно из вади, пользующееся на полуострове самой печальной известностью; его назы­вают долиной Блуждания из-за здешних зыбучих песков, чье беспрестанное перемещение, подчиненное прихотям ветра, полностью лишает караваны уверенности в пра­вильности выбранного пути. Нас окружали невысокие холмы, с вершины которых ветер срывал песчаную пыль, обжигающей вуалью опускавшуюся на наши лица и не дававшую видеть дальше ста шагов, так что мы задыха­лись в этом песчаном вихре, словно в природном гор­ниле. Наконец, когда пришло время первого привала, арабы установили палатку, и мы было стали надеяться на короткий отдых, однако не стихавший с утра ветер, колючий и беспрерывный, уже через несколько минут снес ее. Вторая попытка тоже не увенчалась успехом: колья не держались в беспрестанно движущемся песке, а если бы даже они и устояли, то лопнули бы веревки, удерживавшие палатку; так что нам пришлось последо­вать примеру наших арабов и спрятаться в тени верблю­дов. Но стоило мне прилечь возле своего дромадера, как Абдалла, который обращался ко мне по всем вопросам, касавшимся приготовления пищи, явился сообщить, что ему никак не удается развести огонь. Впрочем, новость была не столь ужасна, как полагал бедняга: у нас не было не только никакого желания есть, но и вообще никакой потребности в еде; все, чего мы жаждали в эту минуту, — это стакан свежей пресной воды; к несчастью, та, какой мы запаслись у колодцев Моисея, была слегка солонова­той; этот недостаток, в сочетании с неприятным запахом, передавшимся ей от бурдюков, и невыносимой нагрето- стью, приобретенной ею за время пути, делали ее совер­шенно непригодной для питья. Мы и рады были бы ее выпить, но этого не позволяло сделать то отвращение, какое она вызывала.

Тем временем солнце продолжало подниматься над горизонтом и теперь оказалось как раз у нас над голо­вами, так что наши верблюды больше не отбрасывали тени; я отошел на несколько шагов от своего хаджина, спасаясь от его едкого запаха, делавшегося из-за жары еще зловоннее, и лег на песок, с головой укрывшись накидкой Бешары. Через десять минут я почувствовал, что бок, обращенный к солнцу, более не в состоянии выдерживать жару, и повернулся на другой; у меня была надежда, что, когда я зажарюсь окончательно, мне уже не придется испытывать муки: за те два часа, пока длился привал, я не спал ни одной минуты, а лишь ворочался с боку на бок под своей накидкой. Что в это время проис­ходило с моими спутниками, я не знал, поскольку не видел их, а спрашивать, как у них дела, было для меня слишком утомительно; сам же я под своей накидкой ощущал себя черепахой, которую заживо варят в ее пан­цире.

Наконец, характер наших страданий изменился, и настало чуть ли не облегчение: Мухаммед явился уведо­мить нас, что пришло время собираться в дорогу; я под­нялся. Песок, служивший мне ложем, был таким мокрым, как если бы там вылили бурдюк воды.

Мы вновь взобрались на своих дромадеров, напоминая осужденных на смерть, вялых и безвольных, и даже не спрашивая, в какую сторону нам предстоит идти, ибо были твердо убеждены, что двигаться нужно вперед; однако я все же поинтересовался, будет ли у нас вечером свежая вода; Арабалла, стоявший ближе всех ко мне, ответил, что мы остановимся на ночлег возле колодца: это было все, что я хотел знать.