Две жизни Лидии Бёрд

Меня охватывает панический страх. Элли? Что-то случилось с малышом? Мама? Я задыхаюсь, бегу к двери, страшась открыть ее, хотя и кричу тому, кто стоит по другую сторону: «Иду, иду!» Пожалуйста, только не малыш… пожалуйста, только не моя сестра… Я почти не замечаю, что произношу это вслух. Пожалуйста, только не мама… Просто не могу потерять кого-то еще.

Дрожащими пальцами я открываю задвижку и распахиваю дверь:

– Джона?!.

Джона Джонс стоит, прислонившись к дверному косяку, держа в руке полупустую бутылку «Джека Дэниэлса» – или, точнее говоря, его вместе с бутылкой держит дверной косяк.

– Что случилось? Что-то с Элли? – запинаясь, спрашиваю я, сжимая лацканы халата.

Джона выглядит смущенным, почти несчастным, когда пытается понять мои слова. А потом до него доходит, и на его лице отражается отвращение к самому себе.

– Черт, Лидс! – Он потирает лоб ладонью. – Нет. Ничего такого. Элли и Дэвид в порядке, все вообще в порядке, я только что видел их в пабе. Господи, я… прости. Что за глупость – колотить в твою дверь вот так, да еще именно в эту ночь…

Он являет собой воплощенное несчастье на моем пороге, но теперь мое сердце слегка успокоилось, я могу говорить не задыхаясь.

– Джона, что ты вообще здесь делаешь?

Он поворачивается спиной к стене и смотрит в небо.

– Понятия не имею, черт побери! – отвечает он, и по его щеке сползает одинокая слеза.

– Входи.

Но Джона лишь качает головой и стоит, словно прирос к месту.

– Не могу, – бормочет он, на его лице отражается мучительное страдание. – Там сегодня для меня слишком много Фредди. Я пришел из-за него, да, но теперь я просто откровенный трус, я не могу войти туда, где он в каждом углу. – Джона взмахивает бутылкой в сторону двери.

– Джона, ты бывал здесь множество раз за те месяцы, что прошли после несчастья, – напоминаю я негромко и ровным тоном, потому что вижу, насколько он не в себе. – Все в порядке. Входи. Позволь мне приготовить для тебя кофе.

– Но ведь канун Нового года… – Один уголок рта Джоны приподнимается в наигрустнейшей улыбке. – Лидия, ты не можешь в канун Нового года пить кофе, это против правил!

Его язык слегка заплетается, он выпил уже достаточно для того, чтобы потерять способность отчетливо произносить слова, однако не настолько пьян и вполне понимает, что именно говорит.

– Я не могу сидеть в его доме, на его диване, с его подругой. Не сегодня. Не я.

Я могла позволить себе воспринимать канун Нового года как любой другой день, но Джона явно не склонен давать себе такую поблажку.

Он смотрит на меня, а потом наконец говорит то, ради чего и пришел на самом деле.

– Я… Мне чертовски жаль, что я это сделал, – шепчет он с измученным видом. – Там должен был оказаться я. – Джона закрывает лицо ладонями, растопырив пальцы, и скользит вниз по стене, пока не садится на крыльцо. – Так хочется, чтобы это был я…

Я глубоко вдыхаю. Джона явно не собирается входить в дом, поэтому я ставлю замок на предохранитель и сажусь рядом с ним на холодные ступени. Из ярко освещенного дома через дорогу доносится громкий шум.

– Не говори так. – Я сжимаю в руках холодную ладонь Джоны. – Никогда больше так не говори!

– Но ты так думаешь! – вырывается у Джоны.

Я ошеломленно таращусь на него:

– Джона, нет! Честно, я так не думаю! Не было дня, когда я не желала бы видеть Фредди по-прежнему рядом со мной, но, богом клянусь, я никогда не хотела, чтобы на его месте оказался ты!

Это правда! Я сотни раз желала, чтобы Фредди не отправился в тот день за Джоной, но это совсем другое.

Джона делает глоток из бутылки, потом дрожащими пальцами проводит по шраму над бровью.

– Всего лишь это. Мне досталось это, а его чертово прекрасное сердце перестало биться…

Я отбираю у него бутылку и сама делаю хороший глоток, чувствуя, как жидкость обжигает меня, скатываясь вниз по горлу. Ее тепло ободряет; сегодня ночью жутко холодно. Я не знаю, что сказать, чтобы Джона почувствовал себя не таким несчастным, а потом понимаю.

– Мама и Элли подарили мне сегодня памятную коробку. Разные вещицы, которые напоминают им о Фредди.

– Как будто кто-то из нас может его забыть! – Джона опирается локтями о колени.

– Там есть школьная фотография, – продолжаю я. – Ты, я и Фредди. Нам там лет по четырнадцать или около того. Мы выглядим совсем детьми.

Джона смотрит вниз и тихо смеется:

– Четырнадцать… Черт!.. Я сейчас учу детей такого возраста.

– Мы все взрослеем и стареем.

– Кроме Фредди. Он теперь никогда не станет стариком, – возражает Джона. – Просто представить его старым не могу.

– Я тоже, – соглашаюсь я и делаю еще один глоток «Джека Дэниэлса». Это очень крепкий виски; я просто ощущаю, как он смешивается с тем вином, что уже бродит по моему организму, развязывая язык и растапливая внутренний лед. – Но ты выглядишь так же, как тогда. Если не считать твоей безумной шевелюры.

Джона смотрит на меня, а я жестом показываю пышную гриву волос. Он тихо фыркает себе под нос: