Две жизни Лидии Бёрд

Отъехав подальше, я намеренно поворачиваю в сторону только что достроенного дома и останавливаюсь на обочине. Здесь все дома из одинакового красного кирпича, безликие и новенькие, но они приобретут характер, когда новые обитатели – какие-нибудь воодушевленные молодожены – посадят перед ними деревья или повесят на окна нарядные занавески. Мой взгляд останавливается на табличке, сообщающей мне, что я нахожусь в тупике Глициний. Прищуриваюсь в попытке придать немного блеска этому унылому углу. Плакат впереди сообщает, что непроданными остались всего два дома, так что здесь явно живут большие надежды. Ловлю себя на том, что возвожу взгляд к небу: я наполняюсь цинизмом при виде таких оптимистичных веяний. Но все же немного кривлю душой. Ведь я почти ощущаю живую пульсацию в своей сумке на пассажирском сиденье: как будто та записка сдерживает дыхание, предвкушая, как ее наконец развернут, и тогда она запустит новую цепь событий. Однако, хотя мои пальцы уже тянутся к ней и касаются бумажки, я продолжаю оценивать возможности: смять ее, не заглядывая внутрь? Или…

Можно даже открыть окно машины и выбросить записку, став первым человеком, намусорившим в тупике Глициний. Вот только я не из тех, кто так поступает. Меня приводят в бешенство люди, которые беспечно оставляют после себя разного рода мусор: окурки на пляже или обертки от сэндвичей в парке. Говорю себе, что я не из тех, кто пакостит вокруг себя, достаю записку и разворачиваю, прижав к рулевому колесу.

Привет, Лидия!

Я заметил, что у тебя не было бейджика, и потому предположил, что ты не собиралась принимать участие в вечерней истории. Кстати, для протокола, я тоже не собирался. Обычно я такого не делаю, но тут случай особый: пытаюсь вырваться из рутины повседневности, потому что в последнее время она для меня стала слишком унылой. Ну, как бы то ни было… Я просто подумал, может, мы могли бы как-нибудь вместе выпить кофе или чая или заглянуть в какой-нибудь вегетарианский уголок, где все гуляют нагишом, если это тебе по душе. Может быть, я слишком напорист и забегаю вперед, а потому просто пишу свой номер, тебе решать. А я буду искренне рад снова тебя увидеть. Крис.

Почерк у него не слишком неряшливый и не слишком аккуратный, и он не нарисовал что-нибудь вроде смайлика. Записка короткая, но когда я пробегаю ее глазами, время как будто замедляется. Слышу слова, звучащие между строк, и кое-что понимаю насчет Криса. Ему пришлось пережить какие-то трудности. Сомневаюсь, что его трудности сравнимы с моими, и мне тут же становится стыдно за эту мысль. Мне бы следовало сначала узнать побольше, а уже потом делать такие выводы.

Но я могу предположить, что Крис не принадлежит к породе бестолковых романтиков. Учитывая то, что он пришел на вечер экспресс-свиданий, скорее слегка самонадеян, или бесстрашен, или всего понемножку. Я не добавляю отчаяние, потому что никто на этой вечеринке не выглядел уж слишком отчаявшимся. И наконец, он, в общем, не особо серьезно воспринимает самого себя, если об этом можно судить по его шутке насчет гуляния нагишом. А мне только того и нужно. С учетом нашей короткой встречи всего этого достаточно для того, чтобы позволить ему проскочить в комнату ожидания моей жизни.

Наяву

Пятница, 14 июня

– Я теперь в ширину такая же, как в высоту, – ворчит Элли, хлопаясь на мой диван. – Придется мне сидеть здесь, пока не рожу. Не смогу встать.

– Ты выглядишь идеально. Настоящая Мать-Земля.

Большими и указательными пальцами я изображаю некую мудру, как истинная йогиня.

– Идеально круглой, – фыркает Элли. – Мои ноги еще там, на месте? Я их уже месяц не видела. И кстати, у тебя здесь ужасно жарко.