Двенадцать детей Парижа

Госпитальер приставил острие меча к его подбородку:

– Таким тебя и запомнят. Распятым на заднице.

Он проткнул Крюсу корень языка. Сопротивление ослабло, когда острие меча вошло ему в рот и пронзило небо. «Пилигрим» захлебнулся ужасом и кровью. Тангейзер повернул рукоятку почти на три четверти и пошел к повозке, оставив очередную жертву задыхаться от крови и отека.

Поставив аркебузу рядом со спонтоном, рыцарь бросил фитиль в повозку. Потом он повернул к себе Юсти и ощупал его раны, просунув руку за воротник его рубашки. Они были смазаны колесной мазью и кровоточили не очень сильно. Правда, они могли убить парня позже – самыми разнообразными и мучительными способами, – но не теперь. Пока эти раны лишь причиняли ему боль и мешали двигаться. Тангейзер прижал руку Юсти к животу и подвязал ее подолом рубахи.

– Значит, мы не сдаемся, – сказал юный поляк.

От этой мысли у него кружилась голова – не меньше, чем от боли и потери крови.

– Разве мы можем сдаться? – ухмыльнулся Матиас. – Враги церкви и короля? Убийцы? Мы с тобой еще большие преступники, чем были сегодня утром.

Ответом ему стала слабая улыбка. Присев на корточки возле Клементины, он оттянул ее губу вниз. Ни крови, ни пены вокруг ноздрей или зубов не видно. Легкие целы. Раны, похожие на раны Гриманда. Любое движение причиняет мучительную боль. Тангейзер посмотрел на голову кобылы. Большой глаз косил в его сторону.

– Я тебе не верю, старушка, – сказал рыцарь лошади. – Ты сможешь встать ради нас. Давай!

Тангейзер просунул левую руку под громадную челюсть животного, а правой ухватился за его гриву. Он поднял голову кобылы и повернул ее вокруг оси, а потом зарычал ей на ухо и дернул вверх, одновременно распрямляясь сам. Клементина подобрала под себя передние ноги, и приступ боли заставил ее вскочить – так резко, что она едва не подбросила своего хозяина в воздух. Госпитальер поблагодарил ее, похлопав по спине, и провел рукой под подпругой. Держит крепче, чем створка устрицы.

Потом он опустил стремена и скомандовал:

– Юсти, подай мне мех и спонтон.

Мальчик выполнил его просьбу, морщась от боли. Силы у него еще остались.

– Заберешься в седло или поднять тебя? – спросил иоаннит.

– Я сам.

Молодой поляк вставил ногу в стремя и взялся за луку седла. Тангейзер подтолкнул его снизу, и мальчик взлетел вверх и опустился на спину Клементины. Кобыла не шевельнулась.

– Сдвинься вперед, – сказал ему Матиас. – Еще.

Затем он вручил подростку поводья и пристроил рядом с его ногой спонтон, лезвием вниз.

– Грегуар поедет за тобой, – решил он. – Пусть обнимет тебя за пояс.

– А он будет кричать? – испугался Юсти.

– Пока он кричит, мы знаем, что он жив.

Тангейзер подвесил мех к седлу, подошел к повозке и вскинул на плечо лук и колчан Алтана. Потом он взял фитиль, раздул его, поднял аркебузу и направил ее в скрывавшую перекресток темноту. Цели рыцарь не видел, но если там кто-то и оставался, это будет для них предостережением. Между ним и перекрестком валялось несколько факелов. Темные холмики, устилавшие улицу на протяжении пятидесяти ярдов, казались пометом какого-то крылатого чудовища. Матиас подумал, что достиг своей цели, не стреляя из ружья. Нет, вообще он не был против огнестрельного оружия – просто считал, что без него мир был бы благороднее.

Выдернув запал, Тангейзер бросил его в лужу крови, разбил замок об обод колеса и уронил ружье на землю. Потом он перерезал тетиву лука Юсти. Причин для задержки больше не было. Криков Грегуара он боялся еще больше, чем поляк.

Матиас взял своего лакея за плечи и посадил на край повозки. Голова мальчика безвольно опустилась, и иоаннит приложил ладонь к его груди. Ребра ребенка выпирали под рубашкой, а сердце билось часто, как у птицы. Тангейзер одной рукой обнял мальчика, другой подхватил под бедра, примерился и осторожно поднял на руки, после чего отнес к Клементине и посадил верхом. Обрубок ноги ударился о бок лошади, и Грегуар дернулся и вскрикнул. Опиум еще не начал действовать на мальчика, но сил у него было мало, поэтому и движение, и крик получились слабыми. Грегуар прижался к спине Юсти.

Вскочив в седло, Тангейзер взял спонтон и поводья левой рукой. Древко он держал перед поляком, чтобы тот не упал, а Грегуар был надежно зажат между ними. Матиас выхватил факел из железного кольца.

– Люцифер! – воскликнул вдруг Юсти. – Смотри, Грегуар, он вернулся!

Лысый пес окинул взглядом улицу, словно хотел убедиться, что там все спокойно. Потом он посмотрел на лошадь, как будто оценивал ее состояние, и занял привычное место между ее передних копыт.

– Видишь, Грегуар? – сказал госпитальер. – Лысый и жалкий, Люцифер верен своим храбрым и стойким друзьям.

– Люцифер не жалкий, – возразил Юсти.

Тангейзер ударил пятками в бока лошади. Она не пошевелилась.

– Клементина, – тихо произнес Грегуар.

Кобыла неуверенной походкой двинулась вперед. Рыцарь ударил ее факелом по крупу, и она перешла на рысь. Страдания Грегуара были под стать страданиям Клементины. Опускаясь на спину лошади, мальчик каждый раз стонал. И каждый раз Матиас чувствовал, как культя бьет его по ноге.