Двенадцать поэтов 1812 года

Именно в эту пору наезжая часто в Москву, Сергей Никифорович сблизился с Вяземским и Батюшковым. Думается, что Батюшкову были по сердцу многие строки Марина, а особенно эти:

…И так, друзья, схватясь рукамиВокруг вечернего стола,Мы клятву подтвердим сердцами,Друг друга охранять от зла.

Понятно, что знакомство с таким популярным в обществе человеком, флигель-адъютантом императора и боевым полковником, было весьма лестным для молодых литераторов. Как относились они к его поэтическим трудам, сказать сегодня невозможно, но очень жаль, что немногие серьезные стихи Марина тогда оставались неизвестны для широкого круга читателей.

Как, например, вот эти, написанные в канун еще относительно мирного 1811 года:

Год кончился — но все ль напастиПройдут с его последним днем?Престанут ли держать нас страстиПод тягостным своим ярмом?Исправятся ль народов нравы,

Прервутся ли войны; кровавы,Грабеж, убийство, плач и стон?Дождемся ль мы Астреи царства,И на развалинах коварстваВоздвигнет ли свой правда трон?Ах! нет, друзья, и мы напрасноТолкаться будем к счастью в дверь.Веков с начала солнце красноСияло, точно как теперь…

В 1811 году Марину тридцать пять лет. Свой день рождения, 18 января, он, как и Новый год, отметил стихами. Нельзя сказать, что написание стихов к собственному дню рождения — проявление какого-то особенного себялюбия. Нет, это была некая внутренняя поверка, часть необходимой душевной работы мыслящего человека. Жуковский (родившийся также в январе) писал стихи к своим дням рождения на протяжении многих лет.

В послании самому себе Марин невольно подводит итоги увиденного, выстраданного и пережитого:

…Чтоб знать вернее, что есть свет.

Бродил довольно по России,Шатался и в края чужие,Ученых многих вопрошал,Занявшись прозой и стихами,Искал я правды с мудрецами,Но труд и время потерял.………………………………Я тайну знать хотел природы,Для нас ли мир сей сотворен,Даны ль во власть нам тварей роды,Для нас ли сонм планет вожжен.Иль мира цепи преогромной,

Подобно твари всей бессловной,Мы составляем лишь звено?Но я мой труд терял напрасно.И признаюся беспристрастно,Что среди света мне темно.Так от рождения полвекаВ напрасных поисках прошло,Не мог познать я человека,Не знаю, свет — добро иль зло.Куда мой взор ни обращаю,Везде сомнения встречаюИ к истине теряю след.

Корабль руля и мачт лишенной,Среди пучины разъяренной,Так к неизвестности плывет…

Глава третья

Так друг наш — с нами разлучаясь,И славою войны прельщаясь,Нас вспомнит в дальней стороне.Средь пуль, бомб, ядер и картечи,Среди смертей, среди увечийЕсть чувство дружбы на войне.С. Марин. На отъезд флигель-адъютанта в армию

Марин в «Войне и мире». — Грек Гераков. — Братья Кайсаровы. — Письмо Оленину. — Письмо Давыдову. — Пуля Аустерлица

В канун 1812 года Сергей Марин — едва ли не единственный русский поэт, для которого круг военной элиты был таким же родным, как и круг литераторов. «Гвардейский речетворец» (выражение Ю. М. Лотмана) Марин создал игровой язык привилегированного офицерства. Это не грубый армейский жаргон, а именно причудливая словесная игра, ироничное смешение не одного, а нескольких языков: русского, французского, реже — немецкого. Стихи Марина расходились как самиздат, чаще всего — посредством писем и домашних альбомов.