Двери, всегда закрытые настежь 2

Мне пришлось выполнить указание буквально – Микола упорно не хотел вставать. Что-то бормоча под нос, он показывал пальцем куда-то в сторону от тропы. После пары внушительных пинков по ребрам он все-таки поднялся на ноги, но не отнимал ладоней от лица. Мне пришлось буквально толкать его впереди себя, держа за ворот. И всё-таки, проходя мимо места, куда он указывал рукой, я не удержался и вскользь глянул туда. Даже не глянул, а просто мазнул взглядом мимо. Но даже этого беглого взгляда хватило, чтобы у меня волосы зашевелились на голове. В ближайшем блюдце, под самой поверхностью воды, сложив руки на груди, лежала совершенно нагая женщина, тело и лицо её были синеватого оттенка, распущенные волосы переплетались с кувшинками и ряской, а глаза её, широко раскрытые, смотрели прямо на меня. Она улыбалась.

В это же самое время, казалось, прямо над моим ухом, раздался резкий, пронзительный свист и дикий хохот. Присев от страха, я с величайшим трудом заставил себя не смотреть в ту сторону. Микола же, рухнув на тропу, как подкошенный, не подавал признаков жизни.

– Смотри перед собой на тропу. Ничего они нам не сделают, главное – на них не смотреть, – снова раздался впереди Костин голос, но я отметил для себя, что уверенности в его голосе поубавилось трети на две.

– А с этим, чего делать? Не бросать же его здесь.

– Тащи его… немного осталось.

Я, встав над Миколой, широко расставив ноги по обе стороны от его обмякшего тела и, подхватив под мышки, кряхтя, поволочил его по тропе головой вперед.

Видимо, в это время в небе показалась Луна, так как стало немного светлее. И в ту же секунду болото ожило. Со всех сторон зачавкала трясина, и раздался плеск воды… как будто сотни утопленников единовременно поднялись из топи и побрели по направлению к тропе.

Тёмный ужас, заполнивший меня до отказа, вот-вот был готов взорвать мой мозг паническим выкриком «ма-ма-а», с последующим бегством куда-нибудь, прочь отсюда, прямиком к неминуемой гибели.

Спас меня, как ни странно, Микола, повисший в моих руках бесчувственным кулем. Просто всё мое тело выше пояса онемело и не слушалось, я физически не мог разогнуть спину и освободить руки.

Сохраняли работоспособность только ноги. И не оставалось ничего, кроме как продолжать двигаться мелкими шажками, волоча короткими рывками тысячетонного Миколу.