Еду на другой завод. Мысленно отмечаю — Москва та и не та. Какой-то особый отпечаток лежал на ней в это утро. Гризодубова оказалась права: не работал городской транспорт, закрыты магазины. На запад идут только военные машины, на восток — гражданские, нагруженные до отказа людьми, узлами, чемоданами, запасными бидонами с бензином.
На этом заводе застал возбужденно беседующих рабочих. Спросил, в чем дело. Молчат. Потом один говорит:
— Вот директор уехал и забрал деньги. Не хватило выдать зарплату.
В те дни на эвакуируемых заводах всем работающим кроме уже заработанных денег выдавали еще и за две недели вперед. Спросил исполняющего обязанности директора, почему не хватило денег? Объясняет: не дали в отделении Госбанка, сказали — денег нет. Я успокоил рабочих, объяснил, что директор выехал по указанию наркомата на новое место базирования завода. Туда скоро уедете и все вы. А деньги выдадут сегодня или в крайнем случае завтра.
Только вернулся в наркомат — звонок: срочно вызывали в Кремль, на квартиру Сталина.
Кремль выглядел безлюдным. Передняя квартиры Сталина открыта. Вошел и оказался одним из первых, если не первым: вешалка была пуста. Разделся и прошелся по коридору в столовую. Одновременно из спальни появился Сталин. Поздоровался, закурил и начал молча ходить по комнате. В столовой мебель на своих местах: прямо перед входом — стол, налево — буфет, справа по стене — шкаф.
В этот момент в комнату вошли Молотов, Щербаков, Косыгин и другие. Сталин поздоровался, продолжая ходить взад-вперед. Все стояли. Сесть никому он не предложил. Внезапно Сталин остановился и спросил:
— Как дела в Москве?
Все промолчали. Посмотрели друг на друга и промолчали. Не выдержав, я сказал:
— Был на заводах утром. На одном из них удивились, увидев меня: а мы, сказала одна работница, думали, что все уехали. На другом рабочие возмущались тем, что не всем выдали деньги: им сказали, что увез директор, а на самом деле не хватило в Госбанке дензнаков.
Сталин спросил у Молотова:
— А Зверев где?
Молотов ответил, что нарком финансов в Горьком. Сталин сказал:
— Нужно немедленно перебросить самолетом дензнаки. Я продолжал.
— Трамваи не ходят, метро не работает, булочные и другие магазины закрыты. Сталин обернулся к Щербакову:
— Почему? — И, не дождавшись ответа, начал ходить. Потом сказал: — Ну, это ничего. Я думал, будет хуже. — И, обратившись к Щербакову, добавил: — Нужно немедленно наладить работу трамвая и метро. Открыть булочные, магазины, столовые, а также лечебные учреждения с тем составом врачей, которые остались в городе. Вам и Пронину надо сегодня выступить по радио, призвать к спокойствию, стойкости, сказать, что нормальная работа транспорта, столовых и других учреждений бытового обслуживания будет обеспечена.
Помолчав еще немного, Сталин поднял руку:
— Ну, все. И мы разошлись, каждый по своим делам. Забот и нерешенных вопросов у каждого было так много, что никого не удивило, что встреча оказалась столь короткой.
<…> поздно вечером 19 октября П. А. Артемьева и меня срочно вызвали в Кремль на заседание Государственного Комитета Обороны.
С немалым волнением вслед за П. А. Артемьевым я впервые переступил порог кабинета И. В. Сталина, впервые в жизни встретился с ним, членами Государственного Комитета Обороны.
Выслушав наши доклады о прибытии по вызову, Сталин сразу же задал вопрос:
— Какое, по вашему мнению, положение в Москве? П. А. Артемьев четко доложил:
— Положение тревожное. Необходим более строгий порядок эвакуации. Паникеры будоражат население, это может дезорганизовать жизнь города. — Что предлагаете?
— Военный совет считает необходимым ввести в Москве осадное положение.
Сталин задумчиво прошелся по кабинету, потом произнес, как о деле давно решенном:
— Правильно! Тут же под его диктовку было записано постановление ГКО. «Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100–120 километров западнее Москвы, поручается командующему Западным фронтом генералу армии т. Жукову… Оборона города на его подступах возлагается на начальника гарнизона города Москвы т. Артемьева…
В целях тылового обеспечения обороны Москвы и укрепления тыла войск, защищающих Москву, а также в целях пресечения подрывной деятельности шпионов, диверсантов и других агентов немецкого фашизма Государственный Комитет Обороны постановил:
1. Ввести с 20 октября 1941 года в городе Москве и прилегающих к городу районах осадное положение. Нарушителей порядка немедленно привлекать к ответственности с передачей суду Военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте…»