Двоеверие (СИ)

Заросший бородой человек сидел возле костра, так сильно натянув капюшон толстовки, что из-под него виднелись лишь патлы долго нестриженных тёмных волос с белой проседью. Поверх толстовки на все пуговицы застёгивался серый плащ. Время от времени скиталец ворошил металлическим прутиком угли в костре. От западного ветра огонь раздувался и сыпал ворохом искр. Рядом со скитальцем сидел старый кочевник в остроконечной шапке-ушанке. Большие рога на ней шевелились, когда он подставлял лицо ветру, по-детски вытягивал язык и пробовал воздух на вкус. Тёмное от зимнего солнца лицо старика избороздили морщины. Когда он смотрел на скитальца или искоса бросал взгляд на Женю, его водянистые глаза отстранённо блуждали, словно он находился вовсе не здесь.

За всё время, пока Женя расспрашивала скитальца, старик ни слова не вымолвил. Он слушал разговоры приезжих людей, позволив им скорее закончить дела в кочевье.

– Расскажите ещё что-нибудь, напоследок? – Женя спросила, когда молчание после очередной истории затянулась. За спиной слышался шум играющих возле конвоя ребят, ржание монастырских лошадей, говор оленеводов и оклики ратников. Христиане собирались в дорогу, их встреча с кочевниками оказалась всего лишь случайностью.

– Что ещё рассказать… – задумчиво отозвался скиталец. Он говорил чисто, без примеси местного языка, как, должно быть, говорили люди до Обледенения. – Наверное, ты последний мой слушатель, кто так жадно хочет услышать истории. Теперь за них мало кто платит. Истории, собранные за жизнь одного человека, не интересны жителям крупных общин.

– Лето теплеет, времена изменились, – согласилась с ним Женя. На коленях она держала тетрадь, половина страниц в ней пусты. Жене хотелось заполнить их самым важным из увиденного за стенами Монастыря.

– Лето далеко не всегда было коротким, – отозвался скиталец. – Теперь оно, конечно, длиннее. Ты живёшь в эпоху перемен, Женя.

– А как ваше имя?

Скиталец не назвался ей, хотя она представилась ему сразу. За рассказанные истории он пока не потребовал платы и молча смотрел серым печальным взглядом. Женя чувствовала себя неуютно: что такого особенного он в ней нашёл, что так пристально изучает её? Заплетённые в косу волосы пшеничного цвета, голубой платок на плечах, вязанный свитер, джинсы, заправленные в ботинки с высокой шнуровкой, к бедру пристёгнута кобура, а на ремне свисает планшет, из которого она и достала тетрадь с карандашами. Данила позаботился о бронежилете, но его она подкладывала под тетрадь, считая, что у мирных кочевников ей нечего опасаться.

– Отец говорил мне, что мой дед и прадед тоже были когда-то скитальцами. Их звали Олег и Михаил. Может быть вы о них что-нибудь слышали?

– Не помню, – пожал плечами он и продолжил внимательно наблюдать. Женя смутилась. Но даже в тишине, когда он молчал, она словно узнавала больше, чем от некоторых говорливых, но бестолковых людей.

– Я вам задолжала, – спохватилась она. Нежелание скитальца отвечать на вопросы могло касаться оплаты. Женя полезла в рюкзак, рядом с которым сидела. – Вы рассказали мне две истории, но я до сих пор вам так ничего и не дала. У меня с собой есть немного домашней еды, патроны, бумага… Если хотите, могу принести из каравана хлеб, крупы, соль. Сколько вы возьмёте за сказы?

– С тебя – ничего, – ответил скиталец.

Старый кочевник в рогатой ушанке с прищуром искоса поглядел на него. Женя поставила рюкзак на место.

– Почему? Я вас чем-то обидела?

– Невниманием. Я же сказал, сегодня у слов нет цены, а, вернее, за истории всегда лучше расплачиваться другими историями. Расскажи мне про себя, такой будет плата. За это я расскажу тебе ещё пару сказов, если ты их, конечно, захочешь услышать.

Жене не очень хотелось откровенничать с незнакомцем, и она призадумалась, но вестник её подбодрил.

– Не бойся, скитальцы умеют хранить чужие секреты. От лишнего слова в пути зависит жизнь.

– Рассказать о себе? Хорошо, я согласна. Но сначала ответьте, почему вы хотите обо мне разузнать?

– Всё просто: ты последняя, кому я доверяю свой сказ. Считай, что это мой кошт – судьба, как говорят многобожцы – хочу знать побольше о друге, которого повстречал на последнем пути.

Женя собралась с мыслями. За стоянкой ревели олени, дробно стучали копыта, стада добывали съедобный мох из-под снега. Пожилая кочевница затянула заунывную песню возле яранги, к ней жался чумазый ребёнок, над стоянкой вились дымы. Весенней ветер трепал узорчатый стяг и уносился вдаль по пустынной равнине, по которой скоро уйдут и они.