Двойная игра

Я проехал еще пару остановок на метро. Доктор Баум ждал меня в открытом кафе у зоосада. Он заказал два стакана сока. Он молчал, и только иногда в его руке клацали фишки для го. Он вытянул свои длинные ноги с огромными ступнями, и казалось, будто ему ничего иного и не хотелось, как только подышать воздухом в моем обществе. Однако, когда вокруг нас начали загораться и прыгать неоновые рекламы, он заметно приободрился и предложил мне устроить «блицтурне» по увеселительным заведениям, причем новое слово обрадовало его самого.

В одном из отделанных кафелем гаштеттов мы прямо руками полакомились прекрасной селедкой, запивая ее дорогим джипом. Потом где-то за Курфюрстендам[21] в крохотном театрике на два десятка мест посмотрели экзистенциалистскую одноактную пьесу, в которой целый рой молодых дам в античных одеяниях то ли приносили жертву ангелу смерти, то ли их самих приносили ему в жертву. Затем мы отправились в казино, где сделали пару ставок, причем доктор Баум неуловимым жестом пододвинул мне весь наш выигрыш, и подцепили каких-то дурочек, которые рвались перейти к делу тут же, в тесном «фольксвагене». Сбагрили мы их двум совершенно незнакомым парням в ресторане отеля «Кемпински», а сами задержались там, чтобы при свете свечей выпить шампанского и насладиться тихой фортепьянной музыкой. Все это казалось крайне приятным и интересным и очень походило на этакую милую импровизацию, и все же меня не оставляло чувство, что действует он точно по заранее намеченному плану. Так хотел ли в действительности этот не похожий на своих соотечественников янки показать мне жизнь такой, какой она должна быть, чтобы ею можно было наслаждаться? Или просто проверял, как я переношу алкоголь? А может, решил посмотреть, как я плаваю в незнакомых водах? Или ему надо было кому-то показать меня?

Я придерживался своей прежней тактики и вел себя сдержанно! по большей части оставлял рюмки недопитыми, а к некоторым вообще лишь притрагивался. Доктор Баум выпивал все до дна, по не принуждал меня следовать его примеру. Алкоголь, казалось, не действовал на него. Он оставался бледен и холоден, словно мумия. Уверенно вел «фольксваген» через интенсивное вечернее движение, почти не глядя пи направо, ни налево, будто ехал по пустому хайвею где-нибудь в штате Юта. Иногда он, правда, делал неожиданные вещи. Так, в ресторане отеля «Кемпински» он втянул метрдотеля в разговор о пристрастии немцев к национальной кухне и поинтересовался, что обычно едят на ужин немецкие подметальщики улиц. Метрдотель, которого сбил с толку прекрасный, без акцента, немецкий этого профессионального германиста, со смущенной ухмылочкой предположил, что, наверное, бутерброды со смальцем и гарцским сыром. Баум тут же пожелал отведать бутербродов со смальцем и гарцским сыром. Метрдотель побледнел: столь простое блюдо в ресторане не готовили. Но Баум продолжал упорствовать до тех пор, пока к нему не вызвали управляющего, который покосился на наклейку стоявшего на столе шампанского — одного из самых дорогих сортов, имевшихся в ресторане, — и выслал мальчика-посыльного в ночь. Через каких-нибудь полчаса перед нами лежали гарцские бутерброды, украшенные ломтиками апельсина и сдобренные редькой и горчицей.

Посетители с соседних столиков, над которыми поднимался парок от скорлупы омаров и витал запах дорогого пива, обратили на пас внимание. Баум попробовал кислого черного хлеба и пахучего постного сыра и, не сдержавшись, скорчил гримасу отвращения. Позже он дал царские чаевые. Просто удивительно, как это люди, подобные ему, умеют извлечь пользу из всего в этом исковерканном мире.

Когда мы снова сели в машину, он протянул мне две зажатые в кулаки фишки для го и предложил наугад выбрать одну. Я выбрал черную, и он загадочно улыбнулся. Странная увертюра, смысла которой я так и не понял, похоже, подходила к концу. И вот мы прибыли в темный дом неподалеку от Курфюрстендамерплац. По тому, как Баум искал на темной лестничной клетке выключатель, я понял, что живет он не здесь. Свет не зажегся.

— Подождите немного, — попросил меня доктор Баум.

Стараясь ступать неслышно, он поднялся наверх по толстой ковровой дорожке, изредка задевая своими огромными ступнями за медные прутья, которыми дорожка была прикреплена к лестнице. Наверху он на повышенных тонах объяснился с кем-то. Я решил было воспользоваться предоставившейся мне возможностью и удрать, но, взявшись за ручку двери, понял, что доктор Баум запер ее. Сверху пробивался луч света — стройная, тоненькая женщина спускалась ко мне, неся в руке тяжелый серебряный канделябр с пятью длинными свечами. Когда она остановилась передо мной, я сообразил, что кожа ее темна не от падающей на нее тени. Просто в темноте она больше блестела, отливая оливковым цветом. За ухом у нее торчал какой-то экзотический цветок. Искусно положенная помада несколько скрадывала очертания ее большого рта. Подойдя, она потупила взор, ласково взяла меня за руку и, ни разу не улыбнувшись, повела наверх.