Двойная игра

Однако иногда мы не могли обойтись без продолжительного, обстоятельного разговора. В этих случаях мы встречались в расположенной под самой крышей мастерской моего хорошего знакомого, члена партии, малоизвестного публике художника из группы пролетарских деятелей искусств. С недавних пор он частенько отправлялся на юг, к Черному морю, оставляя на это время квартиру мне для моих отнюдь не художественных целей. Анализ изменений положения в мире, появление новых методов конспиративной работы противника требовали с нашей стороны их всестороннего осмысления, а этого нельзя было сделать в спешке. Кроме того, я хотел, чтобы Йохен научился играть в го. После его рассказов я пришел к выводу, что эта путаная игра поможет ему подобрать ключ к новому хозяину с его тонким душевным устройством.

Когда я вернулся с чаем, Йохен сидел в своем углу, выпрямившись как благовоспитанный школьник. Он молча наблюдал за тем, как я управляюсь с чайником и чашками. Когда я подвинул ему сахар, он, зябко ежась, набросил себе на плечи пиджак.

— Всегда одно и то же, — сказал он презрительно, — у тебя грузинский чай, у него «Бурбон» из Кентукки[41]. Знаешь, меня от этого уже тошнит.

Я кивнул в знак согласия, и он несколько смягчился.

— Что со мной, Вернер? Я сижу не двигаясь и чувствую, что задыхаюсь. Вокруг тепло, а меня знобит. Я сплю и бодрствую во сне. Я бодрствую, но двигаюсь, как во сне. У меня такое чувство, будто меня вывернули наизнанку. Что же со мной будет?

Я тоже не знал этого и посоветовал ему выпить горячего чая. Я бросил ему плед и сказал, чтобы он лег и накрылся им, добавив, что времени у нас много. Но он швырнул плед назад и закричал:

— У меня совсем нет времени! У меня есть жена, которая сидит дома и думает, что я опять пошел налево.

Он находился в таком состоянии, которого я больше всего опасался, и было совершенно бессмысленно пытаться приводить ему какие-либо доводы. Я согласился с ним, что он должен воспринимать все как бессмыслицу. Я не жалел слов, но подбирал их с большим трудом. Чем я мог ему помочь? Оставалось лишь то и дело заверять его, что я все понимаю, что он имеет право высказать мне все, что у него накопилось на душе. Он поблагодарил за трогательную заботу и холодно заявил, что в заботливости я ничуть не уступаю американцу. Это сравнение разозлило меня, и я столь же холодно сказал, что в таком случае ему следовало бы прислушаться и к мнению американца, который советовал ему жену ни во что не вмешивать.

Именно эта ситуация многое решила.

— И ты тоже? — закричал оп. — Почему, черт побери? Почему и ты требуешь от меня этого?

В ответ я выпалил:

— А потому, черт побери, что «коллеги с другого факультета» требуют от тебя абсолютного молчания. Если ты расскажешь жене, то потом разболтаешь всем, например таким, как я. Вот их логика. И поскольку они правы, мы обязаны подчиниться. Одно лишнее слово твоей жены, один ее неверный шаг — и тебе конец. Нет, так дело не пойдет: слишком велик риск.

Мы облегчили свои души. Он тихо сказал:

— Да слышал я все это. Но мой брак под угрозой. Понимаешь?

Еще бы не понимать! Но что я мог сказать ему, если слова ничего не меняли? Я стал говорить о любви: мол, там, где есть любовь, должно быть и доверие.

Он смотрел на меня отсутствующим взглядом.

Во время нашей перепалки беспрестанно звонил телефон. И сейчас он снова зазвонил. Видно, на другом конце провода знали, что я здесь, а это знали немногие, и звонили они мне только, если было что-то неотложное. Я снял трубку и сразу бросил ее на рычаг. Йохен не спускал с меня глаз.

— Доверие — вещь хорошая, очень хорошая, — натянуто произнес он. — Но кому и чему я должен верить? — При этом он медленно расстегивал свою похожую на блузу рубаху, и я не сразу понял, что это означает. Правую руку он сунул под рубаху, а затем быстрым, хорошо отработанным движением выхватил пистолет и, направив его прямо на меня, с косой ухмылкой сказал: — Ну, продолжай! Во что я должен верить? Может, вот в эту штуку?

Одна из самых неприятных вещей на свете — смотреть в такое вот темное дуло пистолета. Никогда нет уверенности, что это не в последний раз. Откуда у него оружие? Что он, совсем спятил? В данный момент я не мог сделать ничего иного, как поднять на уровень между этим дулом и моей головой чашку с чаем. Пистолет дрожал в его руке, и было видно, как подрагивали его веки поверх прицельной прорези. Пару секунд, показавшихся мне вечностью, мы неотрывно смотрели друг на друга. А затем он бросил пистолет на стол.

— Дерьмовая игра! — воскликнул он, как бы подводя черту под этой фантасмагорией.