Двойная спираль. Забытые герои сражения за ДНК

Через два года он направил свои медицинские познания на исследовательскую работу в Патологическом институте, который располагался на острове, иронически называвшемся островом Вспомоществования, где он приобрел материал новых публикаций[183] – и туберкулез. Болезнь была к нему относительно добра и познакомила с его будущей женой, Энн Эриксон, в санатории в горах Адирондак. В ходе последующего лечения он провел короткий промежуток времени в том же санатории на свежем воздухе в Давосе, где за пару лет до того испустил свой последний вздох Мишер. Помолодевший, но не вылечившийся Левен направился в Берн, Берлин, Мюнхен и, наконец, в лабораторию Косселя в Марбурге. Там он делил лабораторный стол с еще одним выходцем из Америки[184], Уолтером Джонсом из университета Джонса Хопкинса в Балтиморе, который был на пару лет моложе, но таким же самовлюбленным.

Левен быстро заразился вирусоподобной страстью к «фантастическим» нуклеиновым кислотам. То же можно сказать и о Джонсе, с которым Левен порвал как с работягой, который заискивает перед начальником. Что раздражало, Коссель предпочитал Джонса упрямому Левену, чьи самостоятельные эксперименты упорно не удавались. Неприязнь Левена к Джонсу постепенно переросла в патологическую ненависть, в которой тот отвечал взаимностью.

По возвращении в Патологический институт в Нью-Йорке Левен начал изучать «фантастические» нуклеиновые кислоты[185] и другие биохимические загадки. От его траектории в последующие три года просто дух захватывает. Он опубликовал почти 60 работ и оставил такой блестящий след, что был избран прочитать одну из первых в истории Гарвеевских лекций[186]

в 1905 году – невероятное достижение для 35-летнего ученого, потратившего едва ли пять лет на полномасштабные исследования. Его Гарвеевская лекция была посвящена автолизу, ассистированному самоубийству старых тканей, и была блестящей.

В результате всего этого он получил приглашение, от которого не мог отказаться, хотя впоследствии было много ситуаций, когда обе стороны жалели, что он этого не сделал. Упомянутое предложение привело Левена в институт, где он проделал свою главную работу по нуклеиновым кислотам – и где, вопреки его усилиям, вещество, известное тогда как «тимусная нуклеиновая кислота», впервые был определено как материал, из которого состоят гены.

На благо человечества

Вдохновителем этого центра передовых технологий[187] первоначально стал отец Фредерик Т. Гейтс, «блестящий мечтатель и созидатель», а также советчик сказочно богатого нефтяного магната Джона Д. Рокфеллера-старшего. Гейтс был удручен посредственностью американской медицины и печальной истиной, что «медицина не излечивает и не развивается как наука». Так что он попросил Рокфеллера оплатить независимый медицинский исследовательский институт, который быстро стал лучшим в мире. Рокфеллер, недавно потерявший горячо любимого внука, который умер от скарлатины, быстро дал себя уговорить.

В июне 1901 года, по прошествии трех лет переговоров и интриг, был учрежден Рокфеллеровский институт медицинских исследований, что вызвало весьма бурную общественную реакцию. «Люди, обладающие научным образованием и способностями, получат возможность посвятить себя решению определенных проблем»[188], – провозглашала газета New York Times

, ободряюще добавляя, что «когда-нибудь в будущем, возможно, они увидят, что их работа станет значимой вехой в медицинской науке, подобно деятельности Института Пастера в Париже». Краеугольный камень[189] первого в Америке центра биомедицинских исследований был заложен 5 декабря 1904 года на невзрачном участке сельскохозяйственной земли площадью 13 акров (5,3 га), выходившем на Ист-Ривер и Лонг-Айленд. Следующей задачей было наполнить вновь созданный институт исследователями, которые соответствовали бы его звучному девизу: Scientia pro bono humani generis («Знания на благо человечества»).

Был назначен очень воодушевленный директор-учредитель института: массы высококачественных публикаций о менингите, дизентерии (в честь него названа одна из бактерий-возбудителей), чуме, змеином яде и т. д.; феноменально трудолюбивый человек, который положил науку в основу медицины; и всего 38 лет от роду. Сторонний наблюдатель был бы удивлен, не относятся ли эти характеристики к кому-то еще, поскольку д-р Саймон Флекснер был маленького роста, говорил тихо и ничем не выделялся[190]. Тем не менее его пронзительные голубые глаза указывали на скрывающийся за ними «ум подобный прожектору»[191].