Двойня для Цербера

Рафа останавливает громоздкий черный джип у ненавистного особняка. Его верный прихвостень никуда не испарится, но хотя бы мне больше не придется находиться с этим хмурым типом в ограниченном пространстве, воняющим дешевыми сигаретами.

Я с трудом выбираюсь из салона и делаю вдох такой глубокий, что становится больно в груди. Я все еще жива. Мне хотя бы на время удалось вырваться из душного кокона его рук.

Я вскидываю глаза, и на меня обрушивается темный купол неба, расцвеченный миллионами мерцающих точек. Как же хочется потерять вес и воспарить ввысь. Стать бесконечно далекой, недосягаемой.

— Агния Алексеевна, вам что-то нужно? — его голос вновь разносит вдребезги мои личные границы, и плевать, что Рафа стоит по другую сторону машины.

Агния Алексеевна, да? К чему вдруг столько чести к телу, которое просто развлекает хозяина?

— Нужно, — выкрикиваю так отчаянно, что из легких разом выходит весь кислород. — Мне нужно, чтобы ты пошел к черту!

Как и Цербер, он не обращает ни малейшего внимания на мои слова и требования, и просто прется вслед за мной. Я бы заперлась у себя, но иду на кухню, потому что из-за стресса и алкоголя жутко хочу пить.

От его взгляда, который я чувствую спиной, ноги становятся деревянными, а по спине льется пот. Открываю холодильник и достаю бутылочку минералки. Каким-то чудом отвинчиваю дрожащими пальцами крышку и делаю большой глоток.

Рафа стоит напротив меня и пялится. В его взгляде нет похоти, её-то я изучила досконально, там попытки считать меня. Хозяин приказал приглядывать за игрушкой, которую еще не доломал, и конвоир следит, как бы она чего не выкинула. Способно ли хоть что-то пронять его на эмоции?

— Что ты ходишь за мной? — я изо всех сил тяну вверх уголки губ, стараясь казаться той самой мажоркой, которой меня так любит называть Цербер.

— Олег Владимирович попросил присмотреть за вами, — отвечает спокойно.

От этого издевательского спокойствия я вспыхиваю изнутри. То, что я так старательно сдерживала, цементируя внутри себя ради мамы и Никиты, вырывается наружу всполохами огня.

— Присмотреть, да? — выкрикиваю я, швыряя бутылку ему под ноги.

Она прыскает осколками, и в голове вспыхивает хоть и безумная, но такая притягательная идея. Я же знаю, как сбежать из этого особняка, оставив Церберу лишь оболочку.

Я бросаюсь к столешнице и выхватываю из подставки небольшой нож для чистки овощей. Крепко сжимаю в пальцах его рукоятку и, как завороженная, наблюдаю за собственным отражением, которое подрагивает на тусклой металлической поверхности.

— Этого ты боишься, верно? — ору я, прижав манящее лезвие к запястью.

Я чувствую себя такой спокойной и счастливой, когда смотрю на острое лезвие, которое вот-вот перережет голубоватые венки. Пара движений, и все. Он не успеет меня спасти, и Цербер лишится любимой куклы.

— Агния, не надо, — медленно подходит ко мне, выставив вперед ладони. — Отдайте мне нож.

Смотрю на него: всегда тщательно причесанные волосы растрепались, а на лбу проступили крупные капельки пота. Вот сейчас Рафа похож на живого человека, а не на восковую статую. Он как сапер. Не обезвредит меня вовремя, и все: хозяин ему голову оторвет.

Хочу уже чиркнуть по тонкой коже лезвием-кровопийцей, но что-то не дает. А он не медлит. Он быстрее. Проворнее. Сильнее. Он как Цербер. В одно резкое, отточенное движение Рафа оказывается так близко, что я могу рассмотреть красноватые всполохи в темно-карих глазах, и губы, которые что-то беззвучно шепчут.

Хватает меня за запястье и давит так сильно, что я разжимаю пальцы. Нож падает, оглушительно звякнув о кафельную плитку. Несмотря на то что он не ослабляет хватки-капкана, я подаюсь назад и шарю свободной рукой по столешнице, в надежде найти хоть что-то, чем можно его ударить. Цербер, должно быть, разозлится, если я покалечу его любимого подручного. То, что нужно. Он же так любит, когда я бешу его.

Рафа бесцеремонно сгребает мою свободную руку своей лапищей, разворачивает меня спиной к себе и прижимает к твердой и вздрагивающей груди.

— Пусти меня! Пусти, — визжу я, пинаясь и пытаясь его укусить. — Ненавижу! Ты всего лишь его цепной пес. Тупая шестерка, которая не видит дальше собственного носа.

— Тихо, Агния Алексеевна, — все приговаривает он, плотно прижимая меня к себе. — Вам надо успокоиться.

Я не собираюсь успокаиваться. Ему-то точно не подчинюсь.

Я пинаюсь, ору, осыпаю Рафу ругательствами. Я продолжаю биться, пока мышцы не превращаются в кисель, а голос не становится хриплым и едва слышным.

С грубой физической силой не поспоришь, как ни старайся. Если тебя заграбастали руки мужчины, для которого ты вещь, он не даст тебе вырваться. Вот и с Рафой так же, с одним лишь исключением: я чужая игрушка и важно не дать мне сломаться.