Двойной Нельсон

Пьющие чай одобрительно загудели. Раньше они и помыслить не могли, что токарные, фрезерные и даже долбежные станки могут стать их собственностью. А теперь открывалась такая радужная перспектива, что захватывало дух! Оказывается, их обманывали! Спасибо ученым людям, которые открыли глаза на все беззаконие и вековой обман. И правда, откуда на земле взялось все? Рабочими руками сотворено. А раз ихними руками -- отдай и больше не греши. Я сам знаю, как мне токарить правильно.

Всеобщее жужжание накаляло атмосферу, и Медянников накалился тоже. Он вспомнил пару случаев из своей далекой деревенской жизни, допил чай, поставил стакан на блюдечко донышком кверху и встрял:

— То-то и оно! Вот у нас в деревне — я раньше деревенский был — тоже один мужик разок повстречал другого, побогаче который...

Шум умолк — тема оказалась близкой, половина из сидевших была родом из деревни. Вспомнилась родная изба, тятенька с вожжами в руках, девки, красные от мороза и любовных утех... скоро посевная, небо синее, озимые зеленые... Все расчувствовались и прониклись симпатией к новому мужику. Мабуть, землячком обернется, вона харя какая широкая. Наверное, из пскобских, стервец, дери его за ногу...

Евграфий Петрович тоже расчувствовался и слегка потерял бдительность, что его и погубило:

— Который побогаче, у того в руках веревка была, да, а к веревке-то телка привязана. Справная телка.

— Тельная?— спросил кто-то с неподдельным интересом.

— Да нет, молодая еще, но по всему было видно — хороша! Вот который победнее и думает: как бы мне эту телку-то заполучить, вместе с веревкой-то...

Евграфий Петрович, будучи хорошим актером, стал держать паузу: вновь налил себе чайку и с треском поломал сушку в большой деревенской ладони.

— А дальше что? — не выдержал сельского темпа председатель, уже готовый на фоне этого примера пустить свои мысли вскачь.

— Че-че? Известное дело, что дальше. Убил. Вся корова ему досталась. С веревкой.

Спросивший про телку горестно охнул и перекрестился. А Медянников, встал, сложил из трех пальцев ужасающих размеров кукиш и стал вертеть им перед носом у председателя собрания:

— Во, видал? Во тебе отдадут! Ты мужика хоть раз вблизи нюхал? Да он за курицу удавится! За одно яйцо тебя — чик — и ангелом сделает! А ты — все общее! Все общее! Тьфу! — и Евграфий Петрович смачно сплюнул на пол, тем самым поправ основы Общества.

Председатель вскочил и зазвонил в лошадиный колокольчик:

— Товарищ с Путиловского! Остыньте! Прошу вас сесть!

— Эй, путиловский! — Самый продвинутый из развитых ремесленников одернул пиджак, состроил строгое лицо и обратился к новичку со словами увещевания: — Рыгламент!

— Чево? — медведем развернулся в его сторону Медянников, чутким ухом уловив в непонятном слове чудовищное оскорбление своей нравственности.— Кто я?!

— Рыгламент! — не унимался законопослушный европеец, будя в Медянникове азиатского зверя.

— Тля!

Медянников перегнулся через стол, одной рукой схватил лжеевропейца за манишку, а второй нанес его носу непоправимый урон.

Пролилась первая невинная кровь. После нее секундное оторопение прошло и все стало возможным. Счастье, что отсутствовала сама княгиня Ольденбургская: в воздухе замахали руки, головы, стулья и самовар... Тьма опустилась на Общество развития ремесел.

* * *

За столом обсуждали предстоящие празднества по случаю двухсотлетия Петербурга, что ожидались 16 мая. К юбилею открывался новый Троицкий мост по проекту фирмы «Батиньоль» с использованием фантастически передовых идей инженера Семиколенного. Азеф был знаком с ним по заседаниям Инженерного общества и пригласил на ужин к Дубовицкому, так что все вкушали новости из рук самого изобретателя.

«Вот это светская жизнь!» — радостно думалось Вершинину. Все пленяло его: и собственное новое платье, и гости, и шампанское в честь нового моста. Пили за каждый пролет в отдельности, и, поскольку мост был пяти-пролетным, выпито было изрядно.

Пятьсот восемьдесят два метра! Семиколенный даже не садился, а ел и закусывал стоя. Пять миллионов двести тысяч рублей! Шаброль и Пагульяр, самые модные французские архитекторы! Арт нуво! Одних канделябров на двести тысяч отлили! Господа! За канделябры!

Все прокричали «Виват!» и выпили за канделябры.

Вершинин на всякий случай все это записывал и вздыхал про себя: «На двести тысяч...» Вот бы ему сейчас двести тысяч!

Дубовицкий, обрадованный такой хорошей вечеринкой, делавшей честь его дому, выдернул Вершинина из-за стола и таинственно повел в темную смежную залу. Там тоже было хорошо: стоял ломберный стол, рядом с ним столик с холодными закусками и всякого рода соблазнительными графинчиками. Для полного антуражу стояли удобные кресла. В комнате не было никого, кроме плотного со спины господина.

— Евгений Филиппович, вот вам обещанное золотое перо России! — торжественно пропел Дубовицкий. Вершинин даже покраснел от приятных чувств. Так его еще не называли, и это ему понравилось чрезвычайно.

Господин поворотил целиком всю спину, и тяжелый взгляд остановился на лицевой стороне золотого пера. Затем тело встало и подошло к Вершинину.