Двойной Нельсон

Поклонилась, чертовка, и села спокойно за свой столик, словно не она сейчас низвела до самого дна зарвавшегося москвича, возомнившего себя поэтом!

Инженер появился незаметно. Только что Пакай стоя кричал «Браво!!», отбивая себе ладони, потом сел, повернул голову — и вот он, знакомый невозмутимый профиль Евгения Филипповича. Он спросил себе кофе с ликером, внимательно посмотрел на Пакая и сказал лишь одно слово:

— Ну?

Пакай моментально, даже с небольшой дрожью в руках достал приготовленный пакет с перлюстрированной почтой и попытался тихонько, под столом передать его Азефу, на что тот прореагировал довольно грубо:

— Все в гимназистиков играете? — открыто взял конверт и стал проглядывать бумаги, нисколько не заботясь даже о малейшей конспирации.

— Запомните, молодой человек, — говорил он, одновременно читая подчеркнутые места. — Ничто так не возбуждает любопытство, как деланная секретность. А если вы будете все делать открыто, уверяю, вас даже никто и не заметит. Это все?

— Да. — Пакай пожалел, что взял мало.

— Негусто...

— Я приготовлю еще.

— Уж извольте! — Принесли кофе, и Азеф пригубил ликер. — Через два дня я еду в Париж, партии нужны документы.

Пакай решился поведать тайну, за открытие которой ему уж наверняка не поздоровится:

— Сегодня я услышал одну информацию. О Гершуни.

— Что? — насторожился Азеф. — Кто информатор?

Пакай сглотнул слюну:

— Информатор из очень высоких партийцев...

— Кто же? — Азеф резко приблизил свое большое лицо вплотную к Пакаю.— Кто?!

Пакай наклонился к его уху. Ухо было мясистое и волосатое, с мочкой, плотно приросшей к черепу.

— Некий инженер Раскин. Несомненно одно — это его кличка.

— Спасибо. — Азеф одним глотком допил кофе.— Спасибо. Вы молодец. Завтра здесь же, в это же время. Узнайте обязательно про этого Раскина. И про информацию! Любую деталь. Мне это архиважно.

И вышел так же незаметно, как и появился.

* * *

Он даже и не понял, как они очутились в его комнате. Шампанское, портвейн и водка смешались в голове и полностью отключили участки мозга, отвечавшие за логичное поведение.

Одно лишь занимало все его естество — белеющее в полумраке женское лицо и большие чарующие глаза, внимательно оглядывающие его апартаменты.

Уста лепетали какие-то глупости, а тело целенаправленно подталкивало женщину к кровати, желая только одного, и немедленно. Такого бешеного напора неподвластных страстей он еще не ощущал ни разу.

Дора с гибкостью опытной соблазнительницы ускользала от всяческих прикосновений. Сделать это было совсем нетрудно: Вершинин своим телом не владел, как, собственно говоря, и тело не владело Вершининым. Такая печальная разобщенность физического и психического приводила к тому, что он промахивался мимо Доры, как бык мимо тореадора, но все с тем же бычьим упрямством разворачивался и атаковал гибкий стан в бессмысленной жажде крови и смерти, если не тореадора, так своей уж точно.

Наконец Доре все это надоело, и она позволила себя обнять и поцеловать, не сделав ни малейшего движения навстречу победителю. Так букашки, преследуемые любопытным мальчиком, переворачиваются на спину и притворяются мертвыми, после чего интерес к ним пропадает. Дора притворилась совершенно бесстрастной особой. Присосавшийся к ее губам Вершинин не почувствовал никакого ответа, задним умом понял, что сегодня ему ничего не светит, и оба застыли в скульптурной позе, несомненно взявшей бы медаль на очередной выставке Академии художеств.

— Недозрелый колос не жнут... — шепнула ему на ухо Дора знакомую цитату из Ги де Мопассана и легко разняла вершининские руки.

Хмель из головы триумфатора выдуло мгновенно, он прислушался к внутреннему голосу, который вопил нечто нечленораздельное, извинился и выбежал в коридор по малой нужде, которую ощутил всеми фибрами так резко и настойчиво, как никогда прежде. Чуть не оконфузился перед дамой!

Дора мгновенно из апатичной дамы превратилась в молниеносно шарящее существо, не пропускавшее ни ящичка, ни бювара, ни малейшей щелочки, куда бы могла поместиться интересовавшая ее бумага со списком кандидатов в Боевую организацию — плод двухмесячной работы Азефа. Все было попусту — список не шел в руки.

Упреждая появление Вершинина, Дора выскользнула из комнаты и достойным дамы шагом ушла по коридору, совершенно не обращая внимания на какую-то прислугу, прижавшуюся к стенке.

Оля, пораженная в самую душу, смотрела вслед модно одетой молодой даме, появившейся из комнаты любимого мужчины. Так вот куда исчез Андрюшенька! Они были вместе с этой самой сучкой! И грешили на той же постели, где она каждый вечер целовала любимое тело! Господи, за что?!

Вернувшись в свою комнату с приятным чувством облегчения, Вершинин был изрядно удивлен. Вместо ожидаемой Доры там оказалось нечто остервенелое, набросившееся на него с кулачками и рыданиями:

— Подлец! Подлец! Ненавижу...

Пришлось приложить всю физическую силу и силу слова, чтобы утихомирить Ольгу, а затем и быстро приласкать, выпустив тем самым весь пар, заготовленный для Доры.

— Ты ведь любишь меня? — тихо вопросила распластанная на постели Оля.

— Конечно же, дурочка!