Двойной заговор. Сталин и Гитлер: несостоявшиеся путчи [с иллюстрациями]

Сами части, почти без исключения, жили в эшелонах и вели так называемую „эшелонную войну“. Эти отряды представляли собой единицы чрезвычайно спаянные, с боевыми традициями, несмотря на короткое свое существование. И начальники, и красноармейцы страдали необычайным эгоцентризмом. Операцию или бой они признавали лишь постольку, поскольку участие в них отряда было обеспечено всевозможными удобствами и безопасностью. Ни о какой серьезной дисциплине не было и речи. Эти отряды, вылезая из вагонов, непосредственно и смело вступали в бой, но слабая дисциплина и невыдержанность делали то, что при малейшей неудаче или даже при одном случае отхода эти отряды бросались в эшелоны и сплошной эшелонной „кишкой“ удирали иногда по нескольку сотен верст… Были и такие части (особенно некоторые бронепоезда и бронеотряды), которых нашему командованию приходилось бояться чуть ли не так же, как и противника». (Цит.: «Красный маршал».) Эту «армию» не разбили в пух и прах только по одной причине: белые тоже находились в процессе формирования, и у них царил примерно такой же бардак. Да, для такой армии стратег был не нужен. Тут был необходим либо Чапаев, либо фельдфебель.

Отношения нового командарма и его комфронта продолжались всего две недели, однако успели «не сложиться». Позднее Тухачевский дал Муравьеву совершенно убийственную характеристику: «…Теоретически Муравьев был очень слаб в военном деле, почти безграмотен… Мысль сделаться Наполеоном преследовала его, и это определенно сквозило во всех его манерах, разговорах и поступках. Обстановки он не умел оценить. Его задачи бывали совершенно безжизненны. Управлять он не умел. Вмешивался в мелочи, командовал даже ротами. У красноармейцев он заискивал… Был чрезвычайно жесток. В общем, способности Муравьева во много раз уступали масштабу его притязаний». Может быть, в чем-то так оно и было. Однако Муравьев все-таки был подполковником царской армии, прошел всю мировую войну и считался в то время одним из лучших командиров. И такая характеристика в устах подпоручика, выпускника двухлетнего военного училища (что ни в коей мере не считалось серьезным образованием), имевшего пару месяцев боевого стажа, говорит о характере самонадеянном, чтобы не сказать больше, и выглядит по меньшей мере странной. И надо же, как он его сразу раскусил — всего за две недели! Впрочем, через две недели про его бывшего начальника можно уже было говорить все, что угодно, — опровергать любые домыслы было некому.

10 июля 1918 года произошло восстание левых эсеров в Москве. Муравьев выступил против Советской власти, и был убит во время переговоров в здании Симбирского губкома. Тухачевский не поддержал своего начальника, выступил против мятежников, и после убийства Муравьева стал исполняющим обязанности командующего фронтом до приезда нового командующего.

Легко было критиковать начальство. Критиковать вообще легко. И вот, наконец, он получил возможность показать себя, свои теоретические знания, умение оценить обстановку, ставить задачи, командовать и пр. И оказалось, что это не так-то просто. За десять дней командования Тухачевского белые взяли Сызрань, Бугульму, Мелекес, Сенгилей и сам Симбирск. В довершение всего приехавший, наконец, новый комфронта бывший полковник Вацетис не смог его найти и, обнаружив, наконец, в Пензе, потребовал, чтобы он поменьше болтался по тылам. Тухачевский обиженно оправдывался — обиженные оправдания вообще вскоре стали его типичной реакцией на любую критику. Искать виновных-то он умел. Хуже было со стратегией и тактикой.

Дела были катастрофически плохи. И тогда на Восточный фронт, к тому времени объявленный главным фронтом республики, отправился наводить порядок сам наркомвоенмор Троцкий. Порядок он навел сообразно своим нравам — расстрелами. Даже в те времена исключительной жестокости, когда распоряжения о заложничестве, процентном уничтожении и в некоторых случаях поголовном уничтожении не были чем-то необычным, Троцкий выделялся среди прочих своей какой-то уже сверхжестокостью. Так, в отступившем Петроградском полку по его приказу расстреляли каждого десятого, в том числе командира и комиссара. В полках, состоявших из мобилизованных татар, из пулеметов косили всех подряд.

Более интересно другое. Троцкий обругал практически весь руководящий состав, командиров и комиссаров. А возвысил одного Тухачевского, ему обещал всемерную помощь и поддержку, ему писал письма. Чем так приглянулся ему поручик-коммунист, к тому времени показавший себя далеко не лучшим образом? Разговорами о дисциплине и трибуналах, что было так близко палаческой душе Троцкого? Внешним видом? «Задумчивый, почти рассеянный юноша в тужурке хаки» — так спустя несколько лет охарактеризовал его Михаил Кольцов.

А может быть, и проще. Будучи назначенным на пост наркомвоенмора, Троцкий с самого начала деятельности в этом качестве подбирал себе команду, как подбирали ее и другие большевистские лидеры. Познакомиться они вполне могли еще в Москве, возобновить знакомство на фронте. И Тухачевский ему подошел.

В генеральской шапке