Двойной заговор. Сталин и Гитлер: несостоявшиеся путчи [с иллюстрациями]

Генрих Самойлович Люшков родился в 1900 году в Одессе, в семье торговца. Окончил начальную школу, затем работал служащим. В 1917 году по примеру старшего брата включился в революционную работу, вступил в партию. Затем быстрая, впрочем, вполне типичная для того времени карьера. В 1918 году он — сотрудник Одесского комитета РСДРП. В 1919 году — комиссар 1-го Крымского полка. В апреле 1919 года направлен на курсы при ЧК Украины. С тех пор его жизнь тесно связана с органами. Он работал в ОГПУ Украины, в Москве, проводил разведывательную операцию в Германии. После убийства Кирова был назначен заместителем начальника политического отдела Главного управления государственной безопасности. Вел дело Зиновьева. В 1936 году был начальником Азовско-Черноморского управления НКВД и начальником управления пограничных войск НКВД. Оттуда скакнул сразу на другой конец страны — в августе 1937 года его назначили начальником Дальневосточного управления НКВД — отправили проводить большую чистку. Чистку Люшков проводил превосходно. Вряд ли стоит верить его заверениям о 200 тысячах арестованных и 7 тысячах расстрелянных — однако лютовал на совесть.

Масаюки Сагуэса, сотрудник разведки японского генштаба, вспоминает: «В нем было что-то демоническое. Под его взглядом хотелось съежиться, спрятаться. Руки и ноги делались вялыми. Мысли путались. Вероятно, подобное чувство испытывает кролик, встречаясь взглядом с удавом. Я безоговорочно верил рассказам Люшкова о том, как он добивался признаний у арестованных оппозиционеров. Ему, конечно, ничего не стоило загнать иголку человеку под ногти или прижечь тело горящей папиросой». (Цит.: Цветов В. Почему не расцвела хризантема. — Совершенно секретно. — 6. — 1991).

Люшков был одним из немногих руководителей НКВД ягодинских времен, которым удалось уцелеть в первой волне арестов благодаря покровительству Ежова. Но к лету 1938 года, когда было расстреляно 16 руководителей Дальневосточного управления НКВД, он почуял, что скоро его очередь. Свой человек предупредил: скоро, готовься. И он приготовился, прихватив с собой немало секретов.

Эмигрантская пресса писала, что Люшков — крупное приобретение для японцев, что он сдал им все, что знал о расположении и мощи советских войск на Дальнем Востоке. Это подтверждает и Сагуэса. «…Большую значимость для разведки, — продолжает японский разведчик, — представляли информация Люшкова о боеготовности и о планах Особой Дальневосточной армии, о мерах по охране государственной границы, об экономическом положении Дальневосточных районов и, что было поистине бесценным, о советской шпионской сети в Маньчжурии». Перебежчик выдал всех, кого знал. Не знал он самого главного — резидентов, которые подчинялись Москве. Их было двое — «Као» и «Лео».

В своем первом интервью сбежавший чекист придерживался все той же версии, что и на первом допросе: он «разоблачал сталинский террор». Однако позднее, в крупнейших японских газетах «Асахи», «Токио ничи-ничи» появились другие интервью, где он представляется как участник антисталинской организации в СССР. Косвенно его участие в заговоре подтверждается ролью Люшкова в операции, в которой никто не принуждал его участвовать, потому что никто не мог предположить, что она возможна. О ее возможности знал он один, он ее придумал, ею руководил, в ней он давал выход своей ненависти к Сталину. Ради этой ненависти он готов был пойти на смерть. Речь идет об операции «Медведь» — тщательно разработанном плане покушения на Сталина. После провала операции, когда террористов на советской границе встретили пулеметами, вернувшись на постоялый двор, где остановилась группа и где еще оставались японские сопровождающие, Люшков заплакал. Это потрясло японцев: они даже представить себе не могли этого человека плачущим. За что бывший чекист так ненавидел Сталина? Ведь не за смерть же тех людей, которых он пытал и приговаривал к смерти в Хабаровске? Эти люди были на его счету, а не на счету генсека. А что было поставлено в счет Сталину?

После провала операции «Медведь» Люшков еще семь лет работал на разведку японского генерального штаба. Ему дали новую фамилию — Маратов, предоставили конспиративные квартиры в Токио и любовницу-японку. Он служил в «Бюро по изучению Восточной Азии», обрабатывал материалы советской прессы, участвовал в планировании работы японской разведки. Во время второй мировой войны сотрудничал со специалистами по психологической войне.

Конец войны застал Люшкова в Дайрене. Он жил в местной гостинице «Ямато» под фамилией Ямогучи, очень боялся быть захваченным Красной Армией и требовал от японского командования дать ему возможность бежать. Однако генерал Янагита Гендзо, начальник штаба обороны Квантунского полуострова, по-своему распорядился его судьбой: предложить Люшкову покончить с собой, если же тот откажется — убить.