Двойной заговор. Сталин и Гитлер: несостоявшиеся путчи [с иллюстрациями]

«Пусть вас не пугает такая цифра, — говорит нарком, — потому что тут были не только враги, тут были и просто барахло, и часть хороших людей, которых мы должны были сокращать». То есть под чисткой понимается любое увольнение из армии — за выслугу лет, по состоянию здоровья, по профнепригодности, за пьянство, моральное разложение — все это тоже чистка. Сколько же было оппозиционеров? В 1933―1935 годах в армии было исключено из партии 3328 человек, из них 555 — «за троцкизм и контрреволюционную группировку». В общем-то, совсем немного, учитывая, что старший и высший командный состав пришел в основном еще оттуда, из 1924 года, и едва ли там было меньше людей, оппозиционно настроенных к Сталину, чем в партии, промышленности и пр.

Ситуацию усугубляло еще и отсутствие монолитности в самой армии. Известно, что в среде высшего и среднего офицерства существовало, как минимум, несколько групп. Почему-то их модно делить на «первоконников» и «червонных казаков», сводя все к старому противостоянию времен гражданской войны. Но была, например, группа Тухачевского — «поручики-командармы» и их окружение. Есть основания думать, что по политическим взглядам они тяготели к правым, но это неизвестно, а вот что они были носителями идеологии «красного милитаризма» — так это точно. Были армейские троцкисты — их лидерами можно считать Примакова и Путну. Была группа старых царских офицеров, таких, как Шапошников, например. Вероятно, существовали и еще группы, которых мы не знаем.

Есть много свидетельств о конфликте между Тухачевским и его окружением и наркомом. Мелкие стычки между ними возникали неоднократно. Тухачевский не умел и не хотел скрыть своей резкой неприязни к наркому. Вскоре противостояние стало нетерпимым. На заседании Военного совета 1 июня 1937 года Ворошилов рассказывал: «В прошлом году, в мае месяце, у меня на квартире Тухачевский бросил обвинение мне и Буденному, в присутствии т.т. Сталина, Молотова и многих других, в том, что я якобы группирую вокруг себя небольшую кучку людей, с ними веду, направляю всю политику и т. д.». Однако далеко же зашел конфликт, если уже до ругани в присутствии большого круга людей и начальства дело дошло! Сталин предложил устроить заседание Политбюро и во всем разобраться. Заседание состоялось, но ничего не решило, хотя сам Тухачевский отказался от своих обвинений, но Гамарник и Якир вели себя, как вспоминает Ворошилов, «очень скверно».

Уборевич в письме от 17 августа 1936 года жаловался Орджоникидзе: «Ворошилов не считает меня способным выполнять большую военную и государственную работу… Нужно тут же сказать, еще хуже оценивает он Тухачевского… Если т. Ворошилов считает меня малоспособным командиром для большой работы, то я очень резко и в глаза, и за глаза говорю о его взглядах на важнейшие современные вопросы войны». Обоюдная «любовь» Тухачевского и его друзей и Ворошилова прямо-таки бросается в глаза. Да и на процессе 1937 года подсудимые признали, что вели разговоры об отстранении Ворошилова.

Действительно, Климент Ефремович был не семи пядей во лбу. В армии он фактически был комиссаром, представителем партии. Собственно военное руководство осуществлял начальник штаба — им в то время был Егоров, из старых царских офицеров. И это еще большой вопрос, что бы наруководили Тухачевский и его команда, стань они во главе армии, — ведь Михаил Николаевич, по складу своего характера, став наркомом, тут же стал бы претендовать на военное руководство, а его собственно военные таланты нам хорошо известны. Однако они считали себя и умнее, и профессиональнее Ворошилова, и постоянно об этом говорили. А вслед за ними таковыми стали их считать и историки. Это тот же случай, что у Явлинского с Гайдаром. Оба теоретика друг друга стоят, однако одному дали поруководить, а другому — нет, и он имеет полное основание говорить: «А у меня бы лучше вышло!» Хотя, если судить по плану «500 дней», лучше бы не вышло…

А ко всему прочему, у Тухачевского был хороший имидж, он пользовался популярностью если не в народе, то хотя бы в партии. Когда он выступал на VII съезде Советов, как вспоминал А. Бармин, «весь зал стоя встретил его бурей аплодисментов. Эта овация отличалась от других своей силой и искренностью». Ну прямо Борис Николаевич на XXVII съезде…

Исторический пленум