Двор халифов

Мансур был искренне, а не формально верующим человеком. Он регулярно молился. За его столом не подавалось вино, как обнаружил к своему разочарованию знаменитый доктор Бухтишу. Так как доктор был христианином, у него не было религиозного запрета на выпивку, и он заявил, что никогда не ест без вина. Однако за столом халифа ему пришлось пить воду Тигра, которая, как он тактично заявил, была так же хороша, если не лучше; чем вино^{14}.

Мансур также не одобрял музыку. Один из его приближенных слуг, тюрк по имени Хаммад, рассказал историю^{15} о том, как, когда он был с халифом, они услышали в другой части дворца шум. Хаммада послали выяснить, в чем дело, и он обнаружил одного из евнухов, сидящего с девушкой-рабыней и играющего на

тунбуре — инструменте, родственном мандолине. Он доложил хозяину, и тот спросил — совсем в манере известного британского судьи, который заявил, что не знает, кто такие «Битлз», — что такое тунбур? Хаммад описал и, так как его расспрашивали дальше, сказал, что видел инструмент в Хорасане до того, как поступил на службу к халифу. Тогда халиф потребовал сандалии и тихонько пошел к ничего не подозревающей веселящейся парочке. Когда он взорвался гневом, те в панике убежали, но евнуха поймали. Халиф приказал, чтобы инструмент разбили о его голову, а самого убрали вон, продав на обычном рынке рабов.

Еще одна черта его характера проявляется в эпизоде, рассказанном одним из слуг двора, Саламом аль-Абрашем (Рябым). Позднее, когда он стал старшим в администрации, Салам вспоминал, как в бытность его молодым слугой они с товарищем всегда ожидали возвращения халифа, когда тот покидал дом и выходил показаться на публике. Он рассказывал, что при личном общении Мансур был дружелюбен и доброжелателен, терпим к играм детей и шуму. Когда же он давал аудиенцию и надевал свои официальные халаты, его поведение менялось — он делался нетерпимым и раздраженным. Однажды, когда он вернулся, слуги, как обычно, ждали его в коридоре, и халиф сказал Саламу: «Мой мальчик, если ты видишь, что я надеваю халаты или возвращаюсь с приема, знай, что никто из вас не должен близко подходить ко мне, чтобы я не причинил ему зла»^{16}

.

Также Мансур был великим проповедником. Красноречие всегда высоко почиталось среди арабов, и Мансур был единственным халифом династии, имевшим репутацию крупного публичного оратора. В мечети по пятничным молитвам он призывал аудиторию жить праведной жизнью и лично извинялся за свое правление. Он имел готовые ответы на выкрики тех, кто иногда осмеливался возразить ему^{17}. Позднее арабские монархи вынуждены были отказаться от публичных выступлений, но во времена Мансура халифа мог увидеть и услышать любой, кто в пятницу приходил на молитву в большую мечеть столицы.

Мансур был организованным и методичным до занудливости. Его день^{18} начинался задолго до рассвета, когда он поднимался и шел в свою личную молельню. С восходом солнца он присоединялся к молитве своих домашних перед тем, как отправиться в

иван[7], чтобы занять место для утренней аудиенции, которая была самой важной и публичной частью дневной работы. После сиесты^{19}

в полдень остаток дня проходил в расслабляющих беседах с членами семьи. Когда заканчивались вечерние молитвы, он просматривал свою корреспонденцию и обсуждал дела с советниками, прежде чем отправиться отдыхать примерно в десять часов вечера.[8]

Его внимание к деталям при строительстве новой столицы в Багдаде было типичным для него. Халиф яро сражался за экономию средств и, вероятно, доводил строителей до отчаяния постоянным вмешательством в их дела. Когда он находил что-то, что ему нравилось, он требовал, чтобы эту деталь или прием повторили, но гораздо дешевле. На каждый свод отдельно он просчитывал стоимость кирпичей и штукатурки, заставляя работников приходить к нему и сообщать точно, сколько материалов они израсходуют. Когда один строитель сказал ему, что не может сделать точной оценки, халиф ответил, что он поможет: