Двор. Книга 2

Дома, чуть не у порога, караулила Орлова, но, вопреки ожиданию, никаких обид и никаких претензий не было. Наоборот, она сама признала себя виноватой, потому что не сумела толком объяснить по телефону, и сразу перешла к делу: сегодня вечером, было ровно шесть часов, она зашла к Катерине. Та приняла неплохо, но тут нагрянул старый Чеперуха, как всегда пьяный, и заорал на весь двор, что в день выборов на агитпункте расскажет всем избирателям, как Дегтярь зажимал ему рот, украл у него из кармана письмо и угрожал сослать на Колыму. Катерина велела ему немедленно замолчать, но в ответ он еще громче разорался, заявил, что в этом дворе живут одни подлецы, в том числе его жена и невестка, а ему плевать на все с высокого полета, и пусть боится тот, кто боится, а лично он ничего не боится. Минуту посидели молча, затем Иона Овсеич поднялся, вынул из пальто сверток, положил его на стол, сверху виднелась ленточка «3 святом 8-го березня!». Ляля, когда прочла, машинально потянулась к столу, но сама себя одернула и сильно покраснела.

— Да, — громко, с ударением, произнес Иона Овсеич, — возможно, Бирюк был действительно прав.

После этих слов, Ляля не успела даже спросить, в чем был прав Бирюк, Иона Овсеич так раскашлялся, что, казалось, человека вывернет наизнанку или лопнут сосуды в голове. Она схватила его за плечи, чтобы немного унять тряску, прижала к себе, лицом в грудь, как будто ребенка, но он еще больше заходился, вскочил с кушетки, лег животом на стол, несколько раз широко открыл рот, вылетал какой-то булькающий хриплый звук, затем подбежал к умывальнику, срыгнул, опять срыгнул. Ляля почувствовала, что сама задыхается, но, видимо, ему стало легче, кашель пошел на убыль, она набрала в стакан воды, пришлось держать двумя руками, так сильно дрожали, он прополоскал рот, сделал пару глотков, наконец, свободно вздохнул и сказал:

— Как на свет родился.

На висках вздулись крупные, как бывает у лошади, вены, глаза смотрели такие усталые, такие измученные, и вместе с тем такие внимательные, такие понимающие, что Ляле хотелось упасть на колени, обхватить руками за ноги, и пусть бы так осталось навсегда.

— Орлова, — Иона Овсеич погрозил пальцем, синие губы сами, отдельно от лица, усмехнулись, — выбрось эти мысли из головы. Ты уже не та Орлова, что была.

— Ах, — вскрикнула Ляля, закрыла глаза руками и повернулась спиной, — если бы с вами что-то случилось, я бы умерла!

Иона Овсеич прижал ладонью левый бок, сказал, где-то здесь все время покалывает, возможно, сухой плеврит, началось с того вечера, когда они гуляли на бульваре, а с моря дул ледяной ветер. Ляля открыла лицо, глаза были полны слез, и повторила, что умрет, если с ним что-нибудь случится.

— Она умрет! — опять погрозил пальцем Иона Овсеич. — Я тебе умру: ты только ищешь лазейку, чтобы увильнуть от работы!

Ляля улыбнулась, вытерла платочком глаза, Иона Овсеич попросил, чтобы сейчас же, не откладывая, она зашла к Зиновию и привела его сюда. Если сразу, независимо от причины, он не сможет, пусть передаст ему, что Дегтярь специально сидит дома и будет ждать хоть до трех часов ночи. Нет, замахала руками Ляля, нет, надо отложить назавтра: в таком состоянии человек обязан лежать в постели, а не заниматься государственными делами.

— Орлова, — повторил Иона Овсеич, — зайди к Зиновию и приведи его сюда. И не будем понапрасну терять время.

Ляля вернулась через пять минут одна, без молодого Чеперухи, и передала, что он пожелал товарищу Дегтярю спокойной ночи, а утром, даст бог, они повидаются. Иона Овсеич помолчал немного и спросил: он в курсе дела? Наверно, в курсе, ответила Ляля. Что значит «наверно», повысил голос Иона Овсеич, здесь надо знать точно, а не строить какие-то догадки. Ляля ответила, что не строит догадки: если бы Зиновий не знал, он бы спросил, для чего, а он не спросил. Иона Овсеич склонил голову набок, прищурил глаз и сказал: ладно, подождем до утра.

Ляля оказалась права, Зиновий был полностью в курсе дела. Больше того, он сам изложил все, как было, начиная с того момента, когда старик устроил скандал на улице. Иона Овсеич спросил: какой же отсюда следует вывод? Гость задумался, в глазах было все, что угодно, но только не осуждение по адресу отца. Иона Овсеич открыл ладонь, хлопнул сверху другой ладонью и сказал:

— Зиновий Чеперуха, ты у меня дорого заплатишь, если этот старый биндюжник — я даже не хочу называть его твоим отцом! — позволит себе в день выборов сделать что-нибудь не так.

Гость поднялся, поправил шлею протеза, синие ледяные глаза нагло смотрели в упор:

— Я вам ничего не должен и ничего не заплачу.

— Зиновий Чеперуха, — Иона Овсеич собрал все силы, — не хватало дыхания, — даю тебе честное слово, ты у меня дорого заплатишь, если этот биндюжник…

Иона Овсеич закашлялся, схватился руками за бока, так меньше болело, и кивнул гостю: пусть идет, разговор закончен.