Двор. Книга 2

Зиновий покачал головой и громко вздохнул: он всегда уважал своего батю и хвастал, что батя — гордый человек, никого на свете не боится.

— Сыночек, — Иона провел пальцем в воздухе, — не лови своего папу на дохлого рачка. Если хочешь, я открою тебе один секрет: хотя Дегтярь ставит нам палки в колеса, но он старается не для своей выгоды, и лично я имею к нему уважение.

— А распускать сплетни, что Чеперуха подкупил человека из райжилотдела и платит хабар, это кому надо — себе или другим?

Иона замахал руками: он еще не знает, какая доля правды в этих словах, не говоря уже о том, что здесь может быть одна голая тактика — немножко напугать Чеперуху.

Зиновий схватился за голову, завыл, как будто от внезапной боли, а Катерина засмеялась и сказала тестю:

— Все у вас в Одессе, папа, держится на хитрости, и каждый сам себя перехитрить здоров.

— Чалдонка, — немножко повысил голос Иона, — а ну прикуси язык. Я еще поеду к вам в Сибирь и сам проверю, какие вы там хорошие, а то моя Катерина что-то слишком быстро перестроилась в этой Одессе.

Вместо недели, как планировали сначала, женщины сидели в колхозе две недели. Кроме винограда, помидоров, картошки, Оля привезла пять кило муки, но достала с большим трудом, потому что все лето, включая май, стояла жара, колос выгнало пустой, а если с зерном, потом спалило солнце. Корм для скота тоже сгорел, и крестьяне, у которых крыша под камышом, искали другую кровлю — черепицу, рубероид, толь, брезент, чтобы иметь к зиме под рукой замену. За кровлю, сказала Тося Хомицкая, можно достать сейчас все, что твоя душа пожелает, хоть ведро сливочного масла.

Товарищ Дегтярь убедительно просил прекратить досужие разговоры и болтовню, тем более, что люди ничего не смыслят в экономической науке и позволяют себе какие-то общие выводы на основании своих куцых наблюдений, которые тоже сначала надо хорошо профильтровать. Тося, когда ее Степан выступил в поддержку Дегтяря, послала обоих подальше, чтобы не морочили голову, сама пошла в Успенскую церковь помолиться Богу, нехай нас минет голод и люди перезимуют до весны, а там пойдут овощи и, даст Бог, перекрутимся.

— Степан, — категорически предупредил Иона Овсеич, — какие беседы твоя Тося ведет с Богом, это ее личное дело, но какие разговоры она ведет во дворе с людьми, это нас касается в первую очередь.

Степа приказал жене, чтобы прекратила свою агитацию, Тося ответила, что ей на это приказание плевать, но пророчества свои оставила, пока не подобрала на паперти Успенского собора черничку, которая от самого Татищева, под Саратовом, на одной милостыне добралась до Одессы. Хотя Дегтярь не приглашал, Тося, по своей инициативе, завела черничку к нему в гости и заставила повторить, что где видела.

От полной неожиданности Иона Овсеич сразу не сориентировался и вместо того, чтобы тут же выгнать обеих, вынужден был выслушать, какой, мол, повсюду неурожай, а впереди ждет голод, еще страшнее, чем в двадцать первом году.

— Слушай, монашка, — взял наконец себя в руки Иона Овсеич, — если я еще раз где-нибудь поблизости тебя встречу, пеняй на себя. Я тебя насквозь вижу, ты не от православной церкви, ты из секты и ходишь вербовать единомышленников.

Монашка не ответила ни да, ни нет, а сказала спасибо за гостеприимство, спешно собралась и пошла из комнаты. Тося догнала ее возле ворот и столкнулась лицом к лицу с Клавой Ивановной.

— О, — обрадовалась Клава Ивановна, — только этого нам не хватало! Ходишь к монашкам. Как раз только что, возле вокзала, одна кричала, что жиды навели мор на всю Россию.

— А они Христа-бога распяли, ваши евреи, — сказала черничка.

— А я сейчас вызову милиционера, — распалилась вмиг Клава Ивановна, — и разберемся в НКВД, откуда твоя фашистская морда! Тося, держи ее за руки и не отпускай.

Тося схватила черничку за руку и крепко нажала под локтем, чтобы сделалось больно, та заплакала, поклялась Богом, что больше не будет, и пусть ее отпустят на все четыре стороны из этой Одессы.

— Нет, только в одну сторону! — закричала Клава Ивановна и показала в конец, где улица своими домами упирается в крутой обрыв, который ведет к морю.

Тося плюнула черничке в лицо, назвала поганой сволочью и отпустила руку. Черничка не стала вытираться, а чуть почувствовала свободу, быстренько побежала по улице, как велели.

— Ну, — сказала Клава Ивановна, — теперь ты сама видела и слышала, кто имеет дело с Богом. Тося, я тебе говорю, как родная мать: ты ищешь там, где пустота, и ничего, кроме пустоты, не найдешь.

Тося хотела сказать про академика Филатова, которого сама видела в церкви, но передумала, потому что Клава Ивановна на все найдет ответ и объяснение, а слушать и спорить — для этого тоже надо иметь настроение.