Дворец утопленницы

В душе Фрэнки стремительно прорастали зерна неясных подозрений, ей отчаянно хотелось солгать, скрыть от этой пронырливой девицы любые подробности своей жизни. На свое чутье она привыкла полагаться, и сейчас чутье подсказывало, что Гилли, продолжавшей разглядывать ее с каким-то противоестественным любопытством, доверять не следует. Опасаясь, что у той заготовлен бесконечный список еще более странных вопросов, она поспешила сменить тему.

– А вы чем занимаетесь, Гилли? Учитесь еще?

– Давно закончила, – рассмеялась та. – Сколько мне, по-вашему, лет?

Фрэнки, сощурившись, вгляделась в ее лицо. Такие вопросы она терпеть не могла, презирала женщин, которые их задавали, всегда с очевидной надеждой – или, скорее, расчетом – на лесть. Правда никого никогда не интересовала.

– Двадцать с небольшим, – предположила она, жалея, что девушке при всем желании никак нельзя было дать больше, а желания ее позлить у Фрэнки имелось хоть отбавляй.

Гилли потянулась к ее чашке и глотнула горячего шоколада, на губе у нее осталась коричневая полоска.

– Холодно. – Она помолчала, точно ждала, что Фрэнки продолжит гадать, и, не услышав новых гипотез, добавила: – Весной будет двадцать семь.

– То есть двадцать шесть, – сухо прокомментировала Фрэнки.

Вины за грубость она на этот раз не почувствовала, хоть и подозревала, что следовало бы, но слишком уж нелепо это прозвучало, по-детски, так четырехлетка мог бы с гордостью заявить, что ему почти пять. Что за смехотворный ответ

, подумала Фрэнки. Она допила остатки кофе, рассчитывая таким образом положить конец разговору, да и всей встрече. Мысленно она уже вернулась в палаццо, разожгла огонь в камине и устроилась на диване с книгой.

Отставив пустую чашку и заплатив по счету, она собралась было прощаться, но Гилли внезапно спросила:

– А у вас сейчас есть какие-то дела?

Вопрос этот она произнесла небрежно, словно знала наверняка, что никаких дел у Фрэнки нет и быть не может, поэтому той оставалось лишь покачать головой, сделать вид, что всерьез задумалась, и ответить: «Кажется, нет».

– Значит, вы не станете возражать против небольшого приключения?

Фрэнки нахмурилась:

– Какого рода?

Но прежде болтливая Гилли (и что за странная у нее манера говорить, внезапно осознала Фрэнки, – с придыханием, широко распахнув глаза, до того широко, что в этом чудилось даже какое-то жеманство) на этот раз держала рот на замке. Фрэнки же, с первой попытки не сумевшая изобрести правдоподобной отговорки, ничего не придумала и теперь, а потому вынуждена была вслепую тащиться за Гилли на другой конец города.

Выбравшись из гондолы, Фрэнки повернулась к своей провожатой:

– Где мы?

Внушительное здание, перед которым они стояли, выглядело еще более необъятным, чем так называемый Дворец утопленницы, казавшийся Фрэнки огромным до нелепости, но вот сохранилось куда хуже – явно много лет простояло пустым, заброшенным. Фасад покрывали вековые раны, нанесенные ветром, водой, песком, а крыша, похоже, частично провалилась. Трудно было поверить, что кто-то может жить в таком доме – уж точно не по собственной воле.

– Вы не волнуйтесь, Фрэнсис, – отозвалась Гилли, бросив короткий взгляд через плечо. – Тут живет старая приятельница моих родителей.

– А она ожидает нашего визита? – спросила Фрэнки, улавливая обрывки разговоров, судя по всему доносившихся из палаццо. Похоже, одним их визитом дело не ограничивалось.

– И не только нашего, – подтвердила ее подозрения Гилли. – Нам повезло, у нее как раз сегодня гости.

Внутри царила еще большая разруха, чем снаружи. Взглянув на потолок первого же помещения, в котором они оказались, Фрэнки с омерзением заметила, что там почти нет живого места – повсюду темнеют жуткие потеки, – а по стенам во все стороны ползут длинные трещины. Соседнее помещение, где в таких же трещинах угнездился мох, больше походило на сад. Пахло в нем соответственно – разрытой землей, чем-то темным, терпким.

Она повернулась к Гилли, рассчитывая увидеть в ее лице отражение собственного ужаса, но вместо этого встретила восторженный взгляд широко распахнутых глаз. Девушку явно восхищала люстра из муранского стекла, висевшая над ними в холле, картины, расставленные у стен. Она будто и не замечала, что люстре явно не хватает нескольких подвесок, а оставшиеся либо разбиты, либо висят кое-как, наполовину сдернутые с крючков, словно кто-то пытался сорвать их и не сумел; что картины, прислоненные к волглым стенам, опасно кренятся, да и сами стены, похоже, готовы вот-вот обрушиться.