Дворянин без титула

В моём прежнем мире мои воображаемые сущности были всегда при мне. Буквально рядом, в нескольких шагах. А здесь они свободно разгуливают по имению, посещают деревню и даже за шайкой разбойников могут следить. Это ли не чудо?

— Колитесь! — грозно потребовал я, усилием воли вызывая сразу всех четверых тихушников, — Как давно научились самостоятельно перемещаться, от чего это зависит и почему мне не сообщили?

— Так намекали же… — осторожно начал Виктор Иванович

— А то ты не видишь, что я всё ещё ошарашен этим миром, своими способностями к магии и стараниями, чтобы внедрение в тело поэта прошло, как можно более незаметно.

— Я могу километров на пять отлетать, — первым начал честный и простодушный Серёга.

— Пф-ф… — издала презрительное шипение Лариса, старательно рассматривая потолок и делая вид, что чупа-чупс её интересует больше всего на свете, — А я на семь.

— Думаю, твоя магия всему виной. Чем сильней, как маг ты становишься, тем выше степень нашей

свободы, — как всегда, первой подвела Алёна Вадимовна свои домыслы под теоретическую базу, — Пока никаких других версий у меня нет.

— Может быть, может быть, — покачался я на стуле, выцеливая очередную муху. — Если вы у меня такие самостоятельные, то может скажете, что за хабар мы из леса привезли?

— Тебе по пунктам? — посмотрела на меня сквозь очки Алёна Вадимовна.

Вообще-то галлюцинация с плохим зрением это нонсенс, но Вадимовне можно. От её зоркого взгляда ни одна булавка не ускользнёт. Ну, а раз мои тульпы научились самостоятельно перемещаться, то теперь Алёна всё в хозяйстве бабки пересчитает, вплоть до яблок в саду. Набравшая в грудь воздуха, чтобы без запинки огласить мне полный список трофеев, тульпа сейчас была похожа почему-то на школьного учителя. Черные туфли на низком сплошном каблуке, телесного цвета чулки, серая прямая строгая юбка ниже колен, белая блузка с рукавом в три четверти и накрахмаленным стоячим воротником. Для полного образа только указки не хватает.

— Не знаю кто что видел, — влезла Лариса, — А я приметила отрез люстрина песочного цвета, редингот из которого будет чудесно сидеть на Ольге Сергеевне. С красным подкладом будет шикарно смотреться.

— Заметь. Ты сама это сказала, — поднялся я со стула, вытащил из стоящего у кровати секретера папку с чистой бумагой и карандашами, протянул её девушке, — Порадуй сестрёнку Пушкина.

— У меня лапки, — показала мне Лариса свои ногти.

— Как безбашенные советы давать, так это запросто, — проворчал я, усаживаясь на стул и доставая лист. Ну, вот бестелесные у меня галлюцинации, хоть ты тресни, — А как до дела доходит, так это ко мне. Рассказывай, что шить надумала. И это… Кто-нибудь в курсе, у бабы Маши швейная машинка есть?

— Окстись, Александр Сергеевич, — почему то перекрестился Виктор Иванович, — Ещё не то, что машинок нет. Айзеку Зингеру сейчас и шести лет не исполнилось. Ручками всё шьётся. Ручками. Десять швей заменяют одну машинку, а у Марии Алексеевны аж полтора десятка девиц-рукодельниц собрано.

— У меня тоже к вам вопрос имеется, Александр Сергеевич, и как мне думается, немаловажный. Я правильно понимаю, что с поэзией у вас нелады? — в упор уставилась на меня Алёна Вадимовна, зловеще, совсем как Берия, поблёскивая стёклами очков.

— Ну, не то, чтобы совсем нелады, но так-то, да. Поэт из меня никакой, — вынужден был я признать очевидное под её пронзительным взглядом.

— И что мы будем с этим делать? Вы хоть понимаете, какой культурный слой может быть утерян? Это же… Это… У меня просто слов не хватает, чтобы выразить своё возмущение!

— Кажется, не всё так плохо. Я могу помочь. Мы многое восстановим по моей памяти, — скромно высказался Виктор Иванович.

— Многое! И что же именно? — прямо-таки взвилась Вадимовна.

— Всю школьную программу точно. А «Евгения Онегина» и «Руслана и Людмилу» полностью. От строчки до строчки. Если в памяти покопаюсь, то ещё что-нибудь нарою.

— Пф-ф… Школьная программа. Там же два-три куцых стихотворения.

— Больше тридцати, уважаемая Алёна Вадимовна, и смею заметить — лучших! — приосанился Иваныч.

— Любезные мои, а это не будет выглядеть каким-то извращённым плагиатом? — поинтересовался я у разошедшихся спорщиков, — Народу же Пушкин нужен? Так будем ему Пушкин.

— Это вы о чём, Александр? — сбилась с преподавательского тона Алёна Вадимовна.

— Как вам — великий поэт Лев Сергеевич Пушкин, а? По-моему, звучит!

— Лев… А что. Вполне. Талант у него определённо имелся и в литературные круги он был вхож, на равных общаясь с Карамзиным и Грибоедовым, когда вопрос литературы или поэзии касался, — задумался Иваныч.

— А само творчество Пушкина? Это же какое наследство! — вновь заискрила Алёна Вадимовна.

— Думать будем. Или идеи и фразы ему подадим, а то вовсе гипноз попробуем использовать. Есть у меня одна методика, из тех, к которым лишь под серьёзные подписки допускали, — строго на неё посмотрел Виктор Иванович, и о чудо — Вадимовна притихла и замолчала.

Небывалое дело! Обычно последнее слово всегда оставалось за ней.