Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века

Снисходительно и весьма отстраненно, но с полным пониманием друзья реагировали на написанные кем-либо из них на скорую руку, из соображений служебной карьеры, торжественные оды для двора^{1040}. Основательная, добротная работа — как поэта, так и критика, — напротив, требовала, по мнению Капниста, времени, спокойствия и свободы от материальных забот. В течение всей жизни он оставался верен усвоенному им еще в юные годы представлению о себе как о друге муз, будучи уверенным в том, что среди равных возможен рациональный диалог о сильных и слабых сторонах каждой работы. Даже по поводу горацианской оды Державина 1797 года (Капнисту)

— частью довольно точно переведенной, частью же заметно отклоняющейся от оригинала — он заметил не без жеманства, хотя и с благодарностью, что она ему представляется более удачной, чем другое переложение Горация, сделанное другом (II, 10), — На умеренность. А поскольку такой отзыв показался Капнисту слишком одобрительным, он предложил ряд содержательных и формальных изменений^{1041}

. Весной 1813 года Капнист с большой симпатией похвалил патриотическое стихотворение своего сына Сергея о наполеоновском вторжении, падении Москвы и спасении отечества. Вместе с тем, отправляя сыну рукопись, он снабдил ее многочисленными критическими замечаниями на полях, добавив при этом совершенно определенно, что Сергей должен составить свое независимое суждение, «ибо я также ошибиться могу». В то же время он не считал свои собственные поэтические творения безупречными: в благодарность за поэтический подарок он отправил своему сыну только что вышедшую из печати оду Жуковского Певец во стане русских воинов, принятую им за стихотворение Батюшкова, и рекомендовал ее в качестве поэтического образца^{1042}

. В 1818 году он выразил свое особое уважение Жуковскому, отправив поэту письмо о литературе: «…искреннее уважение к превосходному стихотворческому дарованию вашему и любовь моя к отечественной словесности», — писал Капнист, послужили ему поводом для послания. Однако главным образом его не оставляло в покое то, что этот уважаемый поэт позволил себе взяться за гекзаметр, который Капнист считал стихотворным размером, неприемлемым для русского языка. Однажды уже высказавшись публично против его употребления, теперь он позволил себе сообщить свое «беспристрастное мнение» лично Жуковскому^{1043}. Хотя не позднее 1812 года служение музам также и для Капниста переросло в «любовь к отечественной литературе», склонность к критике ради интересов поэтического искусства осталась у него по-прежнему очень выраженной.

Античный риторический топос «аффектированной скромности»^{1044}

, смирение перед величиной стоящей перед ним задачи, самокритика и саморефлексия, а также самоирония в подражание Горацию^{1045} отличали репрезентацию собственного поэтического труда в «автобиографических» трудах Капниста и письмах, направленных друзьям-поэтам, меценатам и высокопоставленным персонам. Этот труд в принципе не мог быть легким, он должен был быть тягостным. В посвящениях и сопроводительных письмах к своим сочинениям Капнист просил прощения, ссылаясь, по принятой формуле, на «бессилие музы моей»^{1046}.