Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века

Тем не менее в переложениях горацианских од, таких, например, как Предпочтение стихотворца (I, 1) и О достоинстве стихотворца (IV, 8), можно различить гордость поэта за свои художественные достижения

^{1047}. В переводе, названном К Мельпомене (IV, 3), поэт с уверенностью рассчитывает на общественное признание своего труда: «Но эолийскими стихами / Он будет славен меж творцами; / Столица мира, Рим, уже меня в причет / Певцов приемлет знаменитый…»^{1048}

Даже если такого рода пассажи нельзя рассматривать как непосредственные высказывания Капниста о самом себе, их следует учитывать как контекст его отзывов о собственном поэтическом несовершенстве. Во всяком случае, в сравнении с образцами античной, западноевропейской и русской литературы даже тематика «аффектированной скромности» подтверждает, как его волновал вопрос о своем месте в европейской поэтической традиции. С годами все более беспокоясь о своей посмертной славе, Капнист был готов тем не менее смиренно довольствоваться скромным, даже провинциальным положением в памяти будущих поколений, чтобы тем более уверенно занять это место. Тяготы поэтического труда обязательно должны быть вознаграждены бессмертием — «долговечным памятником». Подобно Ломоносову, Державину, Востокову Капнист — а за ним позднее Пушкин и другие — перевел на русский язык оду Exegi monumentum (III, 30)^{1049}. Из двух значительно отличающихся друг от друга редакций только одна была опубликована при жизни поэта — в 1806 году: «Я памятник себе воздвигнул долговечный; / Превыше пирамид и крепче меди он…»

^{1050} Более раннее и в то же время более вольное переложение, найденное в архиве Державина, было опубликовано в собрании сочинений Капниста лишь в 1960 году: «Се памятник воздвигнут мною / Превыше царских пирамид, / И меди с твердостью большою, / Он вековечнее стоит»^{1051}.

Горацианская философия жизни и христианство

Горацианские оды стали популярными прежде всего благодаря содержащейся в них традиции философских, в основном греческих по происхождению, принципов — простых жизненных мудростей, заключенных в совершенную форму: помнить о конечности человеческой жизни, наслаждаться каждой минутой, но ответственно использовать ее, не гнаться за земными благами, но довольствоваться правильно понимаемым собственным интересом^{1052}. Именно потому, что жизнь и творчество Горация в европейской традиции не во все времена считались созвучными христианской морали, следующее утверждение В. Буша применительно к России просто озадачивает: «Почти не было эпох, когда Горация не признавали бы философом жизни, о чем свидетельствуют переводы его од»^{1053}. Такой вывод несомненно правилен, когда речь идет о периоде расцвета горацианства в России, о столетии от Кантемира до Пушкина, на которое пришлось творчество Капниста. Это время было отмечено значительным влиянием европейского Просвещения «с его акцентом на разуме и морали», выдвинувшим «на передний план подход, в рамках которого поэт понимался в первую очередь как моральная инстанция»^{1054}.