Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века

В исторической и культурологической литературе дворянская честь рассматривается, как правило, с позиции корпоративных представлений самого дворянства. В своем исследовании о функции «чести» в России раннего Нового времени Н.Ш. Коллманн рассматривает основные социокультурные характеристики этого понятия^{1264}. Хорошая репутация предполагала в первую очередь законопослушное поведение (а значит, назвать кого-либо вором, разбойником или тем более изменником означало нанести тяжкое оскорбление), соблюдение моральных норм (включая надлежащее сексуальное поведение), а также благочестие. К этому можно добавить, что понятия чести

и бесчестья играли важнейшую роль в сфере управления. При постоянной нехватке в Оренбургском крае административных кадров управлять огромной территорией можно только опираясь на людей, вызывавших безусловное доверие у власти, то есть на дворянство — самое ответственное сословие в провинции. Несмотря на то что во второй половине XVII века дворяне по своим боевым качествам уступали городовым казакам^{1265}

, все ключевые должности в системе управления, требовавшие предельной честности в исполнении, поручались только дворянам. Это касалось не только сбора ясачных податей с башкир, но и контроля над деятельностью представителей уфимской администрации. Именно дворянству в силу его привилегированного положения в наибольшей степени было свойственно чувство ответственности. Система местничества, формируя у дворянства представление о чести рода, в определенной степени ограничивала произвол верховной власти в отношении городовой корпорации. С отменой местничества представления о чести рода утратили юридическую основу. Впрочем, в сословном сознании потомственного дворянства местничество играло роль и в XIX веке. В 1809 году в знак протеста против производства Барклая де Толли в генералы от инфантерии группа военачальников, находившихся по сравнению с ним в более высоких чинах, занимавших более высокие, чем Барклай, должности в прежних кампаниях и имевших больше наград, подала в отставку^{1266}.

Отмена местничества не могла не сказаться на главных служебных качествах дворянства. Так, от участия в Крымских походах 1687 и 1689 годов под разными предлогами уклонились многие представители старейших дворянских родов Уфы, в то время как прежде подобных случаев массового дезертирства не отмечается^{1267}

. Наиболее серьезный случай дворянского «бесчестья» относится уже к эпохе петровских преобразований. В 1715 году уфимский фискал Леонтий Яковлев прислал в Сенат доношение о ссоре, произошедшей между дворянами Максимом Аничковым и Василием Ураковым. В день «государева ангела» — тезоименитства царя — на обеде у коменданта Ивана Бахметьева уфимцы бранились и называли друг друга изменниками^{1268}. Началось следствие, в ходе которого выяснилось, что оба дворянина обвиняли друг друга в преступлении, имевшем место во время сражения полка Петра Хохлова с башкирами осенью 1707 года. Сенатское расследование, начатое в 1716 году, показало, что Хохлов еще в начале похода утратил контроль над своими подчиненными. У горы Юрактау башкиры захватили все пушки и обоз полка. Оставшиеся в живых служилые люди заняли оборону в лесу, где в течение недели отбивали атаки башкир. Из этого лагеря на сторону башкир перешли уфимские дворяне Осип Лопатин, Иван Рукавишников, Алексей Жуков и упомянутый Аничков. Последний, по словам Уракова, «с боя бросил лук свой ушел к ним ворам башкирцам в измену». Перебежчики не только сообщили восставшим, что в полку кончился весь порох, но и приняли активное участие в нападении на укрепленный лагерь полка. При этом башкиры «приступили и били на них за щитов из луков и пищалей непрестанно, а в управлении тех щитов были уфимские служилые люди Дмитрий Сюзьмин, Максим Аничков, Осип Лопатин Василий»^{1269}

. Дело о перебежчиках не было завершено. Как было указано в сенатском решении, «тому указу из канцелярии Сената не разыскано, на Уфе по указу не учинено, потому что дело старое и Петр Хохлов умре и очные ставки давать некому»^{1270}. Однако сам переход на сторону противника целой группы дворян стал возможен лишь в результате отмены местничества. С другой стороны, упразднение главного критерия «верстания» в дворянский список — «кто кому отечеством в версту» — позволило местным властям в 1712 году в массовом порядке записать в уфимские дворянские роты служилых иноземцев и «новокрешен», однако эти служилые люди никогда не имели равного с дворянами правового статуса^{1271}.