Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века

Сделанные наблюдения до некоторой степени расходятся с выводом Марка Раеффа об отсутствии чувства «географических и культурных корней» у российского дворянства XVIII века, о его высокой мобильности и отчужденности от местного общества^{412}. Семьи саратовских воевод рассматриваемого периода проявляли явную привязанность к региону, стремление обустроить свои владения и «скопидомство» — черты, которых американский историк не видел в российском благородном сословии.

Впрочем, отмеченная тенденция «врастания» дворянской административной верхушки Саратова в местные условия жизни была лишь одной из возможных жизненных стратегий. Именно наличие солидного «административного ресурса» и выгодная экономическая конъюнктура толкали воевод на этот путь. По наблюдениям исследователей, большинство саратовских дворян в XVIII веке не поддерживали прочных связей с городом^{413}

, а в конце века значительная часть дворян-землевладельцев (особенно знатных и богатых) не имела постоянного жительства в Саратовской губернии.

Ольга Евгеньевна Глаголева, Николай Кириллович Фомин.

Дворяне «в штатском»: Провинциальное дворянство на гражданской службе в 1750–1770-е годы[75]

Образ чиновника в русском сознании и русской культурной традиции крепко связан с представлением о взяточничестве. Народные пословицы не скупятся на описание вымогательства судей и «лихоимства» чиновников: «Судьям то и полезно, что в карман полезло», «Всяк подьячий любит калач горячий», «В суд ногой — в карман рукой», «Не ходи к воеводе с одним носом, ходи с приносом!» и так далее^{414}

. В статье «Взяточничество и правосудие в провинции в правление Екатерины II» Джэнет Хартли пишет: «Практически все контакты между государственными чиновниками и населением принимали форму вымогательства взяток в виде денег, услуг или труда»^{415}. На протяжении всего XVIII века «мздоприимство», «лихоимство», взяточничество и казнокрадство были предметом множества правительственных указов, назначавших строгие меры наказания чиновникам за административные нарушения и злоупотребление властью. Ситуацию, однако, исправить не удавалось, несмотря на несколько показательных казней при Петре I и Анне Иоанновне, отрешения от должности, большие денежные штрафы и конфискацию имущества при Елизавете и даже Екатерине^{416}

. В ответ на репрессивные меры правительства «сластолюбивые» чиновники выработали специфическую формулу оправдания своих действий: «Взяток не берем, а благодарности принимаем». Так, во всяком случае, дело изображала народная молва.

Дача «подарков» бывает, как подчеркивают редакторы книги Взяточничество и блат в России, широко распространена в традиционных обществах, являясь принимаемой всеми практикой создания персональных отношений в структуре социальной иерархии, которые, в свою очередь, скрепляют общество и обеспечивают его «гладкое» функционирование. В обществах Нового времени эти явления осуждаются как коррупция и уголовное преступление, но для их ликвидации необходимо концептуальное переосмысление самих понятий, их «перевод» в сознании людей из разряда нормативных в разряд уголовно наказуемых^{417}. Такое переосмысление требует не только изменения законодательных актов и проведения показательных процессов, но и создания материальных условий, лишающих подобные действия экономического смысла и способствующих возникновению в обществе негативного к ним отношения. Посмотрим же поближе на ситуацию в России второй половины XVIII века, чтобы понять, что собой представляло провинциальное чиновничество той поры и были ли тогда условия для искоренения его «мерзкого лакомства» (Екатерина II)^{418}.