Дыхание

У нас общая душа, Его душа, которой не бывает ни больше, ни меньше. Он не умирает, что значит — смерти нет. Как это преступно и смешно — просить Бога избавить от соблазна. Оставаться полуидиотом древних рас. Мы врываемся на землю с криком, как в бой, и умираем с проклятым оружием в руках — и только немногие способны покидать мир тихо и без суеты. Достаточно только принять все, что существует. Земля обречена — ведь мы сами просили счастья. Иногда происходит так, что забота взрывается, поезд сходит с рельсов. Так бывает во время больших войн, в настоящей, абсолютной любви.

Обычно считается, что в этих случаях «умирает эго».

Но на самом деле Эго только рождается. Все в балагане падает, и зависимость в первую очередь. Дело тут не в какой-нибудь идее или в родине, вещах натянутых и абстрактных. Дело в нас самих. Мы устали бояться смерти, Мари. Мы устали заботиться. Дух вырвался на свободу, в свою родную среду. Смерть заслуживает только презрения. Похороны других — это похороны других.

Так зачем дурачить себя страхом? Мы приняли полную ответственность и стали собой. Попробуй-ка объяснить кому-нибудь, что главное — не победить смерть, а научиться жить с ней. Та или другая проблема, этим или другим образом, вывод один: мы не в идельном мире, мы не вечны. Но ясность не в моде. В твой адрес в лучшем случае покрутят пальцем у виска, а иногда за свободу убивают. Это прекрасная смерть, Мари. Твоя смерть.

Попробую объяснить дальнейшее… Мари, в те далекие годы я простил тебе, но не другим. Мне казалось, они любят, когда горит земля, хотя горел я сам… Я искал оправданий — себе, другим — и мне казалось, что единственным оправданием жизни Роберта была его молодость. Тогда он мог позволить себе поверхностный взгляд на вещи, потрясать радостями плоти как флагом и пренебрегать другими. Повзрослев, он превратился в монстра. Он агонизировал — ни во что не верил и кипел сумасшедшей энергией, направленной на разрушение. На все живое он действовал как смерч.

Когда его фирмешка умерла, я принял его в штат своей администрации. Ему поручили крупные финансовые проекты. Срок, который я отвел ему для суицида, равнялся ровно 365-ти дням, ведь Роберт был готов к последнему шагу.

Я старался не упускать Роберта из виду, чтобы не пропустить момент, когда похоронит в себе все кроме пресловутой жажды удовольствий. Такие изменения бывают, и очень часто; эта революция не ведет к новой жизни, даже к самой извращенной жизни. Она засасывает и попросту сжигает в себе все, что осталось от прошлых заслуг. Я позаботился о том, чтобы Роберт получил возможность иметь больше денег, больше купленной свободы, но возможность не означает осуществление. Он бесился — вначале сдерживаясь, затем откровенно, он отдалился от всех и ушел с головой в свою похоть. Он превратился в объятую пламенем ракету и в один прекрасный январский день сгорел — точнее, погорел, поскольку информация о всех его теневых сделках была у меня на руках. Все было очень просто. В его кабинете появились люди в штатском и увезли Роба в тюрьму. Ему светило пожизненное, но в последний момент, после того злосчастного разговора в больничном парке, я решил изменить его судьбу. Он вышел на волю и сразу попал в другую тюрьму. Он получил священнический сан. Не сомневаюсь, он закончит свою жизнь кардиналом.

* * *

Однако забавные вещи происходят… Эту «Тойоту» за нами я видел по дороге к твоему дому. Несколько раз она промелькнула на обратном пути. Фальшивое инкогнито. Крыши домов, обступивших твой подъезд, наверняка были усыпаны снайперами. Этот серый «Ауди» впереди тоже мелькнул по дороге… Утром я заметил, что осадка «Вольво» увеличилась на несколько дюймов.

Значит, стекла тоже поменяли. Паранойя?.. Нет… не думаю. Никогда не давал скучать своей охране. Для них я — неуправляемый идиот, от которого исходят случайности. Такова их работа — оберегать меня от людей и Господа Бога. Бесплодные усилия, господа.

Сколько лет еще продержусь? Не вопрос… Может быть, несколько минут. Может быть, несколько лет. Пока не закончится негласное перемирие.

Власть… Я легионер, брошенный армией. Стою во мраке с бесполезным мечом. Впереди, позади — пустота. С кем я должен сражаться? Какой ангел? какой черт? Зачем рубить их надвое, черное и белое?

Прочь… и два шага вовнутрь. Два шага назад. Ни одного желания. 50 лет — не Бог есть какой возраст.