Дыхание

Вот тогда-то я впервые поднял глаза и увидел кран, из которого лился родник бытия. Кран был кондовый, нормальный железный кран, хоть и начищенный целованьями миллионов паломников. Завернуть его нет никакой возможности, я понял это сразу. Но что же делать? Когда мне надоело думать, я взял чашку и убрал ее в сторону. Воцарился вакуум. Но ведь не свобода, пилатт. Чашка остается для меня.

Хорошо, есть еще честные налогоплательщики. По утрам они смотрят на градусник, чтобы выйдя из дома не выглядеть белой вороной. Любопытно, что они не замечают несознательных граждан в легких тапках и гражданок в купальниках. Мне рассказывали в школе, что по идее — по Старой Идее — чем дальше от экватора, тем холоднее. Когда-то на Земле был порядок, и поддержание его не считалось ретроградством. Люди нуждались во внешней опоре.

Думаю, это миф, но звучит неплохо. Время, впрочем, еще осталось. Что касается пространства, тут давно все смешалось.

Первой этой факт отметила критика. Героям книг перестали сочувствовать, поскольку с ними в любой миг может произойти что угодно. Нет эффекта сопереживания, а без него какой катарсис? Он исчез, когда все узнали друг друга.

Мир пустеет, Олег. Литература, соответственно, тоже, хотя кто способен точно сказать, что чему предшествует? Нынешняя литература — стремительно летящий порожняк. Что ни возьми, везде одно и то же, хоть там сиськи-пиписьки с мудомудрствованием, хоть какая-нибудь хрень про месть и бандитов. Содержания нет давно. Кафка был не первым, а последним. Форма не изменяется — она умирает. Форма — это боль. Все, что локализовано, подвержено страданию. Что ни пиши сейчас, все будет правильно, потому что все — порожняк. Сознание теряет форму, но не как гаишник в выходной. Потеря абсолютна. А-Б-net, TV, PR — всего лишь костыли. Выбей их — что останется?

В общем, я нисколько не удивлен тем, что наши ретроградусники пользуются большим спросом. Ясно, это аппарат для искусственного поддержания ума. В прошлом году мы продали больше тысячи штук по $ 1,000 каждый. Не знаю, кто транслирует их показания, или они работают по заложенной в них программе — мы не вскрывали аппарат, там ртуть все-таки. Наверное, сверка внешних показателей укрепляет людей в мысли о внутренней стабильности.

То же касается геодезических карт, но с ними немного сложнее. Очертания материков не изменялись последние тысячи лет и наш Китежск как стоял на 50-й параллели, так и стоит. А парадоксы — как куски хлеба: сколько бы их ни было, утолить голод невозможно. От них просто устаешь. Есть вроде бы родная страна, но нет Родины. Есть женщины, но ни одна не посвятит тебе жизнь.

Как это смешно — ждать разверзания хлябей небесных, особенно когда понимаешь что никаких хлябей нет.

Однажды просыпаешься в три часа ночи, разбуженный муссоном, и глядя на свой костюм, приготовленный к выходу на работу, начинаешь понимать что костюм старый и грязный, что его давно пора чинить или выбрасывать, потому как не на что чинить, что твоя фирма — это худшее, что может случиться с тобой, что твоя работа — полное дерьмо по определению, что тебя кидают внаглую, и давно пора на выход, и твое дело — лишь кусок навоза на круговом конвейере, который привчно лижут быки и коровы, что тебе уже 35 и нет ни энергии, ни энтузиазма, ни иллюзий, ни сил. И вот лежишь ты словно АКМ с одним-единственным патороном и вдруг осознаешь, что этот патрон кто-то уже давно прописал в твоей голове, но — хер они получат, а не твое капитулирен, и наутро ты одеваешь костюм, жрешь свой бутерброд на поганой закопченной кухне и пилишь на фирму, отворачиваясь от победоносных взглядов соседей. Вот это и есть — бунтующий человечек.

Наташа вчера выдала:

— Мы находимся под прямым покровительством Индры и Зевса. Ты никогда не задумывался, что слова тундра и thunder подозрительно похожи? Гром и молния, вот кто мы! Триппербореи! Потому весь мир шугается нас.

— Видишь ли, между словами тундра

и гром такая бездна человечского идиотизма…

Она не позволила мне договорить.

Ладно, хватит о погоде…

Вчера я видел Замдиректа. Он шел в цветастых шортах по тридцатиградусному холоду, прекрасно себя чувствовал и беседовал с кем-то, кого я не заметил.

Он находился в Майами, это было ясно и коню. Видел ли он меня? Шафу он тоже не заметил. Шафа выходил из своего «мерина» под самым носом своего зама. Ведь именно он, квась меня мордой, отправил его в командировку за океан. (Мне туда не дорога. Денег нет.) Не исключено: программа работает таким образом, что объект 1 не замечает объект 2, хотя для объекта 3 и так далее он доступен. Выходит, я никогда не встречу Рину на улице».