Дыхание грозы (Полесская хроника - 2)

- М-да, братьев не выбирают. Это верно. И ты, конечно, если подумать, с одной стороны, не виноват, как, может, не виновата и твоя старуха мать. И все-таки, черт его знает, жизнь есть жизнь: есть и другая сторона в твоей истории с братом - компрометирует это тебя... Не в моих глазах - я говорю не о себе, а в глазах народа! Не расскажешь обо всем каждому, народ есть народ, и не всякий поймет по-человечески. Иной подумает так: пятно есть пятно, сам ты приобрел или тебе наклеили его другие. Разница, разумеется, большая, но поди растолкуй каждому... Я понимаю твое положение...

- Зачем ты мне это говоришь? - сказал Апейка с возмущением.

- Просто так. - Башлыков не смутился, только немного удивился. - Так, к слову пришлось.

- Так вот, если к слову: я не считаю себя виновным за него. Нисколько.

- Я тебе говорил не про вину твою. Я говорил о другом.

Ты не понял ничего. Жаль. - Башлыков и тут чувствовал себя выше, мудрее, и Апейку снова охватило возмущение. Но Башлыков заговорил о другом: - Отстаем мы с коллективизацией!

- Почему отстаем? - Апейке из-за не утихшей еще неприязни к нему хотелось возражать. - На втором месте в округе.

Башлыков заявил спокойно:

- Второе - не первое!

Он пошелестел бумагами, выбрал одну:

- Вот здесь жалоба от верующих, что закрываем олешниковскую церковь. В Минск жаловались... Какое твое мнение?

- Мое мнение такое, что надо добиваться, чтоб церковь сама закрылась.

- Как это?

- Надо верующих сделать неверующими. Безбожниками...

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Когда Апейка входил в кабинет, у дверей почти каждый раз встречала его очередь мужчин и женщин, ожидавшая приема. Просьбы свои доверяли бумаге здесь редко, не всегда удовлетворяла и беседа с секретарем райисполкома или с заведующим райзо, многие считали неизменной обязанностью - вручить бумагу самому председателю, поговорить с "самим". Случалось, что Апейка долго не появлялся, был в разъездах по району, - и люди ждали по нескольку суток, ночуя где-либо у знакомых; являлись каждое утро, как на службу, пока не добивались к "самому".

Такие встречи с людьми были для Апейки не простой и не легкой частью его работы. Люди несли к нему свои надежды и свое отчаяние: что у кого было. Теперь к обычным просьбам - помочь мукой и семенами, к жалобам на непосильный налог, на налоговые несправедливости прибавлялись часто жалобы, связанные с колхозной новью: тому землю нарезали неверно - все лучшее забрали под колхоз; тому пригрозили, что если не вступит, чтоб на Соловки готовился. Редко кто - не спрашивал: это разве справедливо, это разве по советским законам?

Почти в каждой жалобе-просьбе за личными невзгодами и обидами ощущались общие, общественные проблемы; почти каждый раз, отвечая, помогая, советуя, Апейка так или иначе должен был объяснять государственную политику в колхозных делах, как бы брал на себя роль агитатора. Да это и была настоящая работа агитатора.

Сегодня его также ожидали: меж взрослыми, среди которых он заметил человека с длинными, спадающими на ворот желтоватыми космами - поп, что ли? - целая притихшая стайка деревенских детей. Апейка поздоровался, сказал, что скоро начнет принимать, в кабинете снял поддевку. Он, как и по пути сюда, был возбужден, от встречи с Башлыковым остался неприятный осадок, тяжело угнетала давняя, снова усилившаяся неприязнь к Савчику. Снова вспомнил башлыковское: "Не хотел бы иметь такого брата!" - ответил в мыслях, жестко, раздраженно: "А я хотел! Я сам посоветовал ему быть таким! Я сам нарочно нацепил себе на шею это бревно!" Досада перешла на одного Башлыкова: "Как бы выше считает себя только потому, что нет у него такого компрометирующего брата, что биография идеальная! .. Как орденом гордится!.."

Он быстро просмотрел бумаги, что скопились за эти дни, вышел в приемную:

- Ну, начнем...

Все встали, некоторые подступили ближе, ожидая Апейка окинул всех взглядом, заметил: желтоватый, с длинными космами, стоял немного обособленно; молодые карие глаза смотрели с интересом, пытливо, как бы заранее пытаясь предугадать, что ожидает его. Апейка на мгновение задержал на нем взгляд: крестьянская свитка, заячья шапка; крепкий, загорелый, кожа на лице так и лоснится, - видно, кормят неплохо. Сразу же перевел взгляд на стайку детворы несмелые, оробело притихшие, большей частью по-деревенски стеснительные, они жались один к другому, почти все в домотканых свитках - не сводили с него чистых, доверчивых и остро внимательных глаз. Он бросил им весело, подбадривающе:

- Вы все вместе?

- Вместе, - ответил за всех один, с жесткой щетинкой неровно, должно быть материнскими ножницами, остриженных волос, с решительным мужским баском

- Вместе, - подтвердил и лысый мужик, что стоял возле них, будто пастух, - с шапкой в одной руке, с кнутом в другой.

- Что ж такое случилось, что сразу такой ватагой? - Апейка переждал молчание, весело пригласил: - Ну, заходите, выясним!