– Дальше случилось вот что. Горан был двоюродным братом Златана. Прямо в аэропорту, его одолели муки совести. Шутка ли – так разгневаться, что задушить собственными руками родственника! Он маялся, не находил себе места – и мы с Дамиром, мучались вместе с ним. Он вспоминал, как они вместе с братом ловили рыбу, вместе, в детстве, строили шалаши из веток, жарили черный хлеб на костре. Кроме того, у него перед глазами, а значит – и у нас всех, стояли образы сотен ни в чем не повинных девушек, обреченных с его помощью на немыслимые страдания. Его, Златана, желания, его страдания, были самыми сильными на тот момент. Маша была в каком-то тупом беспамятстве, бедная девочка, а Дамир – в диком изумлении от того, что с ним происходило. В дьюти фри мы купили пару бутылок хорошего армянского коньяка, и быстро пили в зоне ожидания посадки, не стесняясь укоризненных взглядов, не закусывая, из горла. Златан сказал нам:
– Хочу покаяться, изменить свою жизнь.
Мы с Дамиром знали об этом и без его слов, и единственным нашим желанием было сделать это вместе с ним, как можно скорее. Но как? Златан знал, как, у него был план на этот счет, покаяние было для него связано с человеком в черной рясе, священником, которому он мог поведать о своей жизни, раскрыться, исповедаться – так это делали его родители. Таких из Афин в Тель Авив летает много, он приметил одного рыжего иеромонаха, бородатого конечно, пузатого, с носом-картошкой и наивными голубыми глазами, в потрепанном одеянии и стоптанных башмаках, скорее всего, русского. Когда тот направился в туалет, Златан взял у меня объединитель, и проследовал вслед за ним. Скорее всего, он вырвал розетку из стены, в том месте, где бреются перед зеркалом, над умывальниками, и воспользовался ее проводами – иначе непонятно, где он взял электрический разряд? Фактом является то, что, сидя в зоне ожидания вылета и допивая превосходный армянский коньяк, мы с Дамиром почувствовали, что нас стало больше – желания священника взошли над нами, как сверхновая звезда, и стали нашими, близкими, родными.
Мой следователь вздыхает, и, щурясь на лампочку, декламирует:
– Так долго вместе прожили, что вновь
Второе января пришлось на вторник,
Что удивленно поднятая бровь,
Как со стекла автомобиля – дворник,
С лица сгоняла смутную печаль… (Бродский)
Я устал сидеть на стуле, встаю и подхожу к окну. Там, за окном – решетки, маленький дворик, кирпичный забор с колючей проволокой, высохшее дерево, середина дня. Мой следователь не возражает, что я смотрю на волю – впрочем, он понимает, что глядеть-то не на что.
Знал бы он, что будет с ним дальше, через несколько часов…
А пока, он задает все тот же вопрос:
– Ну, а дальше то что?
Костромской
– Прежде всего, нужно рассказать о том, кто такой был этот священник. Его звали Никандр, архимандрит, русский, из Костромской губернии, примерно пятидесяти лет, он был настоятель полуразрушенного мужского монастыря. С некоторых пор, он старался все время молиться Богу, чтобы стяжать духа святого, но Бог не спешил отвечать Никандру, более того, все чаще и чаще тот замечал, что сама молитва не очень-то ладится – отвлекают посторонние мысли, мирские заботы, дьявольские прилоги. И, чем больше он молился, усердно и добросовестно – тем больше не ладилось. Большую часть времени, он колесил по миру, в поисках спонсоров для своего забытого монастыря, полуразрушенного, промерзшего зимой, сумрачного летом. Монахи же, не дожидаясь его, запирались в келиях и пили горькую, которую гнали вместе с деревенскими. Такое отношение монастырской братии расстраивало его не меньше, чем молчание Бога. Еще у него была отдышка, его постоянно мучила дыхательная аллергия на бытовую пыль и время от времени донимали острые боли в спине. Кстати, наш рейс перенесли на час. Это время мы посвятили Дамиру и его желаниям.
Следователь улыбается.
– Так как же раскаяние Златана?
– Оно случилось автоматически, когда мы соединились в одно. Никандр, разумеется, тут же отпустил Златану все грехи – для этого не нужно было никаких слов, все было ясно, и тот успокоился и затих, на некоторое время.
– Почему вы занялись именно Дамиром?
Виртуальный
– Все очень просто. Мы теперь были одним телом, и потому занимались тем, что в нем, в теле, болит более всего. Если у вас болит зуб, к примеру, вы сразу же ищете болеутоляющую таблетку, и записываетесь на прием к стоматологу, так ведь? Если у вас острые проблемы пищеварения, вы тут же бежите в туалет, не правда ли? Больше всех болело у меня, за Машу, и у нее самой, поэтому мы и летели, сломя голову, на ее поиски. Желание Златана раскаяться наполнилось некоей живительной отрадой, наша любовь, подтвержденная саном Никандра, утолила его сполна.