Дыхание ветра

И даже не задумался о том, почему добротный деревянный стол, сработанный руками отца, сломался у меня в руках, как картонный, не говоря уже о стульях, которые рассыпались в прах. Мебель в моей комнате была порушена, включая и кровать, и комод. В этом состоянии я не соображал, зачем делаю это. Огромная сила в моём теле требовала выхода.

Разрушив всё, что мог, собирался выбить дверь, но внезапно внимание привлекло окно. Не задумываясь ни секунды, выбил стёкла вместе с оконной рамой и вывалился в оконный проём прямо на мелкие осколки, совсем не чувствуя боли от порезов.

Вечерняя прохлада немного остудила разгорячённый разум. Понемногу начиная соображать, я осмотрелся, хотя, едва ли что мог видеть из-за белого тумана перед глазами, и бросился в лес, во спасение, как тогда посчитал. Не остановило даже то, что органы чувств отказывали. Почти на ощупь брёл по лесу, совершенно не ориентируясь.

Зайдя в глубину леса, остановился.

Что дальше делать, не знал.

Почему так рвался уйти, не понимал.

Тогда решил, что мною руководила моя больная психика. Никогда не думал, что стану сумасшедшим.

Наверное, в безумии я был опасен.

Решил, что надо бы убраться подальше от людей.

А что потом?

Совсем запутался. Видимо моя болезнь была запущена, и приступы усиливались с каждым разом. Что же будет дальше?

Никогда не задумывался, как сложится моя жизнь. И естественно, не предполагал, что со мной может случиться что-то плохое. В семнадцатилетнем возрасте все считают себя бессмертными и неуязвимыми, так же думал и я.

И вдруг всё резко обрушилось: изменилось моё тело, сознание, восприятие мира. Всё, что было дорого раньше, теперь не выглядело важным, занимая место на задворках сознания, а новое и неизведанное внезапно захватило и заполнило всю мою жизнь.

Причём, я не понимал, что происходит, и не верил даже себе. Шиза? Наверное… Не существовало другого разумного объяснения.

Продолжая вслепую брести по ночному лесу, натыкался на немыслимые препятствия и, споткнувшись о мокрый от вечерней росы валун, едва не потерял равновесие. Огромный гладкий камень, лежащий здесь с незапамятных времён, был прохладным. Я сел на землю, прислонившись к нему, чтобы немного остудить разгорячённое тело.

Решил на этом месте дождаться утра.

Мысли плавно потекли в другое русло. "Что подумает обо мне моя мама? Что скажет девушка, которая мне дорога? Почему всё это случилось со мной именно сейчас, когда я только начал жить, встретил свою любовь, и даже не успел ей об этом сказать? А может быть, так будет лучше. Пусть, она ничего не узнает. Алекс просто исчезнет из её жизни, словно его и не было. А она встретит кого-нибудь другого, полюбит, и может быть, будет счастлива". Эта новая мысль вызвала во мне внезапный протест.

— Нет! Она предназначена для меня! — едва успел прорычать я в гневе, как новый приступ скрутил меня.

Уже тогда я понимал, что боль от ссадин, ушибов и порезов не шла ни в какое сравнение с этой, и наверняка никак с ней не связана, все "невинные детские" потасовки у школьных ворот и на лесной тропе давали только толчок для развития новой патологии.

И выглядел я не хуже мертвеца не из-за драк, а всё по той же причине, которая ломала и сжигала меня изнутри. К этой боли привыкнуть невозможно, и спасение можно найти только в забытьи.

Но в этот раз не терял сознание, цепляясь за воспоминания. Не искал спасения за гранью, где уже нет ни боли, ни страха, ни горя, ни отчаянья, а одна лишь бесконечная пустота.

Перед ничего не видящими глазами возник образ девушки с русой косой и огромными синими озёрами глаз. Она улыбалась и говорила со мной. Моя услужливая память предлагала мне то, что позволяло удержаться на грани и не улететь.

Если б только она знала, что предназначена мне судьбой, что, будучи ещё младенцем, я увидел её во сне, а, впервые встретив, сразу узнал.

Ради неё стоит жить, стоит бороться с болезнью.

Но спасительный образ не мог полностью спасти меня от новых приступов. От меня уже ничего не зависело. Боль росла, горела плоть, трещали выворачиваемые кости, мозг закипал, сердце билось в бешеном ритме, гоня по венам кипящую кровь, лёгкие работали в полную силу, но я всё равно задыхался. Не хватало сил. Сопротивляться было бесполезно. Да и зачем?

И вот, я перестал бороться, отдался боли целиком. Перед глазами только милый сердцу образ. Больше не осталось якорей.

Сколько нахожусь на грани жизни и смерти, не знаю, но внезапно всё меняется.

Вдруг чувствую, что соскальзываю с прохладного валуна на землю и падаю пластом, пытаюсь подняться, но не могу: тело не слушается.

Упираясь из последних сил руками в землю, заставляю себя подняться, но падаю вновь и вновь, путаясь в обрывках одежды, состоящей из странных лоскутов.