Дым

Потом (как это может случиться потом, а не до того?) слышен треск настоящего, ружейного выстрела, за ним — ожидаемо? — то ли вопль, то ли ржание. В этом звуке столько человеческого и столько конского, что я не могу определить его источник. Экипаж дергается и накреняется; Чарли вскрикивает, а я не могу нащупать чертову ручку на дверце. Открываю я ее в тот самый миг, когда выстрел настигает вторую лошадь. Но выстрел — неподходящее слово. Кажется, что лошадь зарубили топором — кусок размером с кулак вырван из конской шеи, после него остаются лохмотья плоти и костей, животное валится на землю, затягивая упряжь. Я вижу, как Прайс соскакивает с козел и шлепается в грязь; не столько слышу, сколько вижу, как он орет, обращаясь к нам и веля искать укрытие. Позади него лошадь, которую подстрелили первой, покрывается пеной, удивляясь тому, что ее копыто мертвым грузом болтается на нитке кожи.

Все это я вижу, наполовину высунувшись из кареты. Я хочу спросить Прайса, почему он остановился и кто нападает на нас; есть ли у него еще оружие; что за фокусы он тут выкидывает. Я так переполнен вопросами в тот момент — всеми сразу, — что голова моя кажется невесомой, будто мысли — это воздух, нет, легче воздуха, или их тянет кверху волшебная сила воздушного шара; в то же время я не могу пошевелить ногами, я застыл, врос в пол кареты, приклеился к дверце рукой и ногой.

И вот сражен Прайс. Ударом дубины, молота, колуна. При помощи невидимого оружия. Вслед за этим, как запоздалая мысль, прилетает хлопок. Какое ружье или пистолет могут швырнуть человека к стене экипажа и оставить на месте его груди зияющую дыру?

Потом наступает моя очередь. Я чувствую толчок, потом жар: каленое железо впивается мне в висок. Моя последняя мысль — это еще один вопрос, немое удивление в связи с тем, что ни Прайс, ни я не нашли времени облечь свое падение в саван дыма.

Потом кто-то вцепляется в меня железной хваткой.

Если говорить о метафорах смерти, эта мне кажется уместной.

Часть третья. Простолюдины

Если вспомнить условия, в которых живут рабочие, если иметь в виду, как тесны их квартиры, как набит людьми каждый угол, как в одной комнате на одной постели спят и больные и здоровые, можно только удивляться тому, что такая заразная болезнь, как эта горячка, не распространяется еще больше.

Фридрих Энгельс.

Положение рабочего класса в Англии в 1844 году

В лесу

Томас падает как подкошенный. Чарли принимается оттаскивать товарища — это его руки хватают Томаса. Ливия удивлена тем, с какой неудержимостью он действует: пинками высвобождает свои ноги, за шею и плечи тянет друга прочь от дверцы. Что угодно, лишь бы убрать его с линии огня. Падая, Томас наткнулся плечом на край сиденья. От этого его тело развернулось, и он упал лицом вниз, на свои руки, подогнувшиеся под неестественным углом. Возможно, есть переломы. Хотя какая разница? Он уже мертв. Ливия видела, как его поразил выстрел. Что-то оторвалось от него, кусок его тела — лица, головы. И пронеслось по воздуху. Эта картина будет стоять у нее перед глазами до самой смерти. Ливия вся забрызгана его кровью.

Но это еще не конец. Раздается очередной выстрел — пятый, шестой? — и в дверце зияет дыра размером с голову ребенка. Потом вся карета начинает трястись и дергаться. Кажется, будто стенки, крыша, колеса пытаются убежать от стрельбы. На мгновение экипаж замирает, собирается с силами. Потом снова подскакивает, наклоняется, переворачивается. В следующий миг земля словно уходит из-под колес, и они падают, катятся, крик Ливии заглушается конским ржанием. Из трех пассажиров получается куча рук и ног, карета раскалывается, словно орех. Над головами у них сияет солнце, плывут по небу облака.