Дым отечества [СИ]

Рождение королевского наследника — событие, которое не оставляет безучастным никого. Всем есть свое подобающее место: королеве — рожать, младенцу появляться на свет, повитухам хлопотать, врачам присутствовать, фрейлинам переживать, клирикам молиться, пажам болтать, кошкам и собакам — вертеться под ногами, гадальщикам и звездочетам предсказывать будущее, придворным матронам вспоминать обстоятельства рождения короля и его предков, и так вплоть до дворового воробья, залетевшего в распахнутое на добрую примету окно. Воробью — носиться под потолком и чирикать, конечно, вплоть до того самого момента, пока первая повитуха не провозгласит: «Мальчик!».

Есть в этом событии и место королю, и место короля, пусть и убрано лучшими коврами, мягчайшими подушками, дорогими шелками, мало чем по сути отличается от места последнего лесоруба в убогой хижине, ибо в такой день король равняется с лесорубом. Мужчинам, будущим отцам положено одно: волноваться. Бледнеть, краснеть, зеленеть, хвататься то за голову, то за сердце, просить то еды, то питья, то унести все это, убрать собак, принести кошек, кричать на пажей, ворчать на клириков, ругать фрейлин за бестолковость, повитух за нерасторопность, гадальщиков за глупость, воробья за ошалелое чик-чирик — пока, наконец, самая молодая повитуха не примчится, стуча башмаками, с вестью: «Мальчик, Ваше Величество! Большой, крепкий и горластый!».

По полному церемониалу, конечно, положено, чтобы вести король узнавал при советниках и послах, при большом выходе двора — и это, непременно, случится не позднее утра… но не звери же подданные короля Луи, не звери, знают, как долго он ждал и как беспокоился.

Поэтому еще ночью, возможно, бойкая, но вовсе не громогласная девица пройдет коридором, будет беззвучно пропущена — какое небрежение — королевской стражей и «разбудит» Его одетое и на три четверти трезвое Величество словами «мальчик и оба благополучны». Будущее девицы составлено, ей не придется искать себе ни хорошего мужа, ни прочих вещей, в которых нуждаются благоразумные девицы. Будущее старшей повитухи составлено тоже.

Король кивает. Ее Величество сразу же заснула, едва покормив, — восхищенно говорит девица. Это очень добрый знак. После смены стражи ее можно будет видеть.

— Радуйся, Мария, наилучшая между женами, — благодарит Людовик одного из невидимых, но очень важных участников всего дела. — Я так и знал, что все будет хорошо.

Потом он повторит это своей жене.

— Я знал, что все будет хорошо. С того самого случая, я знал, я был уверен — тебя берегут.

У Жанны радостное, уже не усталое лицо, румяное и полное. Младенец в расшитом свивальнике спит у нее на руках. Король смотрит на сына — на краснолицый курносый сверток длиной в его предплечье, — и думает, что более счастливым быть уже невозможно. Все сомнения, которые терзали его, утихли навсегда. Он король, а перед ним живое свидетельство его прав на престол, его мужественности, его угодности Господу.

— То ли меня берегут, то ли твоего кузена кто-то проклял… — качает головой королева. Тонкий батист обтягивает пышную грудь, белые плечи. — И Франсуа заодно. Хотя не скажу, что я жалею. Этой державе хватит и одной линии наследования. Нашей.

— Берегут, — удостоверяет счастливый король. — То что мы сказали, мы вместе придумали, чтобы не было смуты. А убить хотели вот его… Кузен не знал ничего, потому он так и примчался тогда. Это его дьеппское покойное преосвященство, — король долго выбирает выражения, и, движимый нынешним настроением останавливается на: — да помилует Господь его душу, если сможет.

Всем людям требуется милосердие свыше, некоторым его потребно очень много.

— А то я не знала, что вы все сговорились мне врать? — Жанна не пожимает плечами, чтоб не потревожить ребенка. — А то я не знала, с какой стороны ветер дует? Орсини, тоже мне. Так плохо придумано, что только для улицы и могло сгодиться.

Глупец, ругает себя Людовик, глядя на морщинку меж бровей жены, впрочем, уже разгладившуюся, — глупец, какую женщину в этот час обрадуют такие известия, да и вообще разговоры о заговорах и опасностях?

Но все пройдет. Они в безопасности. Они в гавани. Их берегут — и все пройдет. Страх уже прошел у него, и Жанну он оставит быстро, она храбрая женщина, храбрее его самого. Все позади. Осталась только радость. И благодарность. Они требовали милосердия и честности.

— Клод не знал, — говорит король. — Все это дядюшка. Один вред на свете от дядюшек, ты согласна со мной, любовь моя?

— Совершенно согласна, мой возлюбленный супруг, — шепотом соглашается королева. — Я бы предпочла обходиться без них.

Глава шестая

Как Джордж Гордон совершил измену

Когда-то это называли разбоем. Это соответствовало формуле отнимать то, что завоевано. Теперь формы стали гуманнее. Несмотря на это, я намереваюсь грабить и грабить эффективно.

Герман Геринг