Дырявые часы

– Так и есть. Испанки – гремучая смесь! Как и у нас, кровь кипит! Огонь!

– А на лице – лёд!

– В точку! – радостно кивнул Жиль. – Ну, за нас!

– За дружбу! – подхватил Этьен.

Друзья, зазвенев стеклом, осушили кружки и заобнимались.

– Я имел ввиду за нас с Пией, – допив тост, признался Ивон. – Но и за дружбу можно!

– Нужно! – не смутился Этьен. – Хоть теперь ты, конечно, жених и семья шагает впереди всего.

– Да уж, жених… По ходу, не скоро привыкну.

– Так чем дело-то зашлось? Мой прогноз, что Илар тут же пригласила тебя внутрь, тут же дверью перед носом хлопнула и тут же с благодарностями прокляла?! Угадал?

– Почти. Как Пия засмеялась – так и я. Нильда спрашивает: «Что забавного случилось?» – Я: «Ничего. Просто ваша дочь позади мне рожу скорчила: вылитый Бранислав! – вот и весело». – «Это да – Бранислав у нас кривой!»

– Всё?.. – с надеждой на ещё какую-нибудь фишку поторапливал Этьен, собираясь добавить эту историю в разряд вечных и пересказывать при каждом удобном случае.

– Вроде. Она присовокупила, чтоб впредь не стеснялся и мигом спешил к столу, что теперь я стану членом их семьи – её сыном, так сказать. «Надеюсь навсегда, мадам», – ответил я. Она ласково мне подмигнула, обхватила за плечи и проскрипела в ухо, как курица клювом по перепонке:

– Loin des yeux, loin du coeur[6], сынок!

Этьен захохотал в голос и по новой скатился под стол.

Осветившись янтарём, а затем и вовсе утонув в багрянце, парк погас и перешёл на стрекот сверчков. Солнце сверкнуло последней иглой и поспешило за кроны. Неспехом растворились и люди.

«А вот и ночь! Всем спать!!!» – заорала луна, но никто не услышал. Только в гранатовом кусте подавился семечком щегол, так и не привыкший к резкому наступлению летних ночей.

Фонари остались позади, у тропинок. Затрещали в тишине прутики под ногами – это двое крались в гущу, перешёптываясь то по-испански, то по-французски.

Заворожённая Пия следовала по маленьким капелькам лунного сияния, опасаясь их раздавить и то хохоча, то восторгаясь, а ведущий её Жиль всё обильнее нагнетал волшебство:

– Представь, что мы взбираемся на облака, к самим богам, по лунной дорожке, силой нашей любви…

– Да зачем нам небеса – ты на землю глянь: там и так всё светится! – дивилась девушка искрам серебра. – Да и сила любви без предложения сердца – что голубь с гантелью на шее.

– Ты моя богиня романтики! – Поцеловал её Ивон. – Земля так земля! Гантель так гантель! – напевал он. – Всё для тебя! Идём же!

– Чего ж не пойти, раз пришли, – заинтересованно кивнула Пия и сама дёрнула Жиля: – В атаку! Свергнем парк, мой Фень! (По её неуверенному заявлению, ярым импозантным фенеком она прозвала его за французский нос, а не за ушки, тоже, кстати сказать, весьма приметные; но Жиль, прознав, что фенеки в Париже не живут, не поверил. И не зря.)

Переливы петляли и вели их глубже и глубже в заросли. Интрига уже колотилась как могла и попискивала от нетерпения… И вот! Впереди показалось нечто! В воздухе. Что-то, чего не понять – не разобрать. Не придумать – не угадать. А именно: то ли груда чего-то, то ли загогули какие, то ли и вовсе – лодка!

Пия так и спросила в лоб:

– Это неопределённое кучмо или лодка с чем-то? Фень, скажи, что лодка. Хотя на кой мне лодка… в парке? Я как бы не городская выдра…

– Несомненно лодка, любимая! Прыгай, не думай.

Девушка повиновалась: радостно подпрыгнула, удачно вернулась в прежнее положение и непонимающе уставилась на кавалера.

– Ещё прыгай – только в лодку! Не ошибись на сей раз!

Пия прицелилась, взмыла. Достигнув придела полёта, утица приблизилась к цели, но смогла только наполовину перевалиться через борт. Лодка оказалась плохо закреплённой, и девушка неуклюже завалилась своим верхом внутрь, забыв снаружи болтавшиеся в воздухе ноги.

– Кувырок! Ты не проделала кувырок страсти, моя Жваю Бланш[7]. (Так, по неуверенным словам самого Ивона, он прозвал любимую за «живые карие глаза». Но Пия не поверила, догадавшись, что это в отместку за ненавистного ему могучего фенека.) Дерзай же!

– Дер… – Визжа провалилась в шуршащий ворох Пия. – Дерзаю. А-а-а-а! – вдруг завопила она.

– Всё в порядке?

– Да. А-а-а! А-а-а! – продолжала она вопить.

– Ты чего вопишь! – спросил Ивон, ведь его ненаглядная сильно вопила.

– Мне просто не нравится, когда ты говоришь на меня Жваю Бланш. Как ужасно, а-а-а!

– Всё, всё! Не называю. Мир?

– Мир! таинственный привратник Ширака. Где я? В чём я? Это… это цветы?

– Цветы, масса цветов, моя Бижу!

– Ху-ху[8]? – похвасталась английским Пия.

– Бижу – моя драгоценность. Eres mi estrella preferida, hermosa y unica en la oscuridad de la noche![9] – скороговоркой выдал заготовку Ивон и, торжественно закричав «mon amour, mon bonheur![10]», с разбега «нырнул» вслед за любимой.

Глаза у Пии привыкли, и лодка обернулась чудесным гамаком, засыпанным букетами. От волнения, что ли, молодые начали с жаром, со всей душой, как бы сказать помягче… миловаться, что ли. Но тут будто бы кто-то кашлянул – и они замерли.

– Ты слышал? – встрепенулась Пия-лань.

– Не-а, – а ты?

– Да вроде нет, – облегчённо вздохнула девушка.