Дж. Д. Сэлинджер

– Ладно, извини. – Не глядя на нее, он стащил с плеч полотенце и стер с лица остатки пены, хоть и не довершил второй проходки бритвой. – Давай об этом пока не будем, – сказал он и швырнул полотенце на батарею; оно упало на титульную страницу рукописи про Рика и Тину. Зуи раскрутил бритву и подержал под холодным краном.

Извинение было искренним, и миссис Гласс это знала, но, очевидно, не могла не воспользоваться эдаким преимуществом, быть может – ввиду его редкости.

– Ты недобрый, – сказала она, глядя, как он споласкивает бритву. – Ты совсем не добрый, Зуи. Ты уже достаточно взрослый, мог бы, по крайней мере, стремиться хоть к какой-то доброте, когда тебе хочется быть гадким. По крайней мере, Дружок, когда ему… – Она одновременно вдохнула и вздрогнула, когда бритва Зуи – вместе с новым лезвием и всем остальным – звонко брякнулась в корзину.

Вполне вероятно, что Зуи не собирался метать бритву в корзину, а просто опустил левую руку с такой внезапностью и силой, что бритва ускользнула. Как бы то ни было, он явно не собирался рукой бить об край раковины так, чтоб заболело запястье.

– Дружок, Дружок, Дружок, – сказал он. – Симор, Симор, Симор. – Он уже повернулся к матери, которую падение бритвы застало врасплох и встревожило, но вообще-то не испугало. – Меня так тошнит от этих имен, что хоть глотку себе режь. – Он побледнел, но лицо его оставалось почти бесстрастным. – Весь этот проклятый дом просто смердит призраками. Я не против, чтобы меня преследовал мертвый призрак, но, черт возьми, я просто ненавижу, когда от меня не отлипает полумертвый. Господи, только бы Дружок наконец решился. Он делает все, что делал Симор, – или хоть пытается. Покончил бы, к чертовой матери, с собой, да и покончил бы с этим.

Миссис Гласс моргнула – всего раз, – и Зуи моментально отвернулся. Наклонился и выудил бритву из корзины.

– Мы оба – чучела,

Фрэнни и я, – провозгласил он, выпрямляясь. – Я двадцатипятилетнее чучело, а она двадцатилетнее чучелко, и виноваты два этих ублюдка. – Он положил бритву на край, но та непокорно скользнула в раковину. Зуи схватил ее и больше из пальцев не выпускал. – В случае Фрэнни симптомы немножко замедленнее, но она тоже чучело, и ты этого не забывай. Клянусь тебе, я б их убил и глазом не моргнул. Великие учителя. Освободители великие. Господи боже. Я даже сесть пообедать с человеком уже не могу, приличную беседу поддержать. Мне или сразу скучно, или я пускаюсь проповедовать, так что если б у этого сукина сына осталось хоть чуточку здравого смысла, он бы тут же разломал стул о мою голову. – Зуи распахнул аптечку. Довольно пустым взором оглядывал ее несколько секунд, словно забыл, чего ради открывал, затем положил невысохшую бритву на полку.

Миссис Гласс сидела очень тихо – наблюдала, – и окурок догорал у нее в пальцах. Она смотрела, как Зуи закрутил колпачок на тюбике крема. Резьбу он нащупал с некоторым трудом.

– Не то чтобы это кого-то интересовало, но я даже пожрать не могу до сих пор, чтобы сначала себе под нос не пробурчать Четыре Великих Обета[192], – и спорим, Фрэнни тоже. Они нас вымуштровали, черт бы их драл, с такой…

– Четыре великие что? – перебила миссис Гласс – впрочем, осторожно.

Зуи оперся о края раковины и чуточку подался грудью вперед, уставив глаза на общий эмалированный задник. Несмотря на всю хрупкость его телосложения, в тот миг он, судя по виду, был готов и способен вогнать раковину прямо в пол.

– Четыре Великих Обета, – повторил он и злобно прикрыл глаза. – «Сколь ни бесчисленны существа, клянусь их спасать; сколь ни безграничны страсти, клянусь их обуздывать; сколь ни безмерны дхармы[193]

, клянусь ими овладеть; сколь ни бесподобна Буддовость, клянусь ее достичь». Э-ге-гей, команда. Я знаю, что могу. Запишите меня, тренер. – Глаза его не открылись. – Господи, я бормотал это себе под нос что ни день, с десяти лет. Я не могу есть, пока этого не скажу. Попробовал однажды пропустить, когда обедал с Лесажем. И чуть не подавился ракушкой. – Он открыл глаза, нахмурился, но странной позы своей не изменил. – Бесси, давай-ка ты теперь отсюда уберешься? – спросил он. – Я не шучу. Дай мне, пожалуйста, закончить эти дурацкие омовения в покое. – Глаза его снова закрылись, и он, похоже, еще раз изготовился вогнать раковину в пол. Голова его слегка клонилась книзу, но кровь от лица по большей части отхлынула.

– Хоть бы ты женился, – вдруг с тоской сказала миссис Гласс.

Все их семейство – Зуи, разумеется, не в последнюю очередь – было знакомо с такого рода нелогичными высказываниями миссис Гласс. Лучше всего, изумительнее всего они расцветали именно посреди эмоциональных приступов нынешнего сорта. Однако на сей раз Зуи это высказывание застало врасплох. Он как-то взорвался – главным образом через нос – то ли хохотом, то ли тем, что хохоту обратно. Миссис Гласс быстро и встревоженно подалась вперед – проверить, что это было. Оказалось, хохот – более-менее, – и она, успокоившись, откинулась назад снова.