Дж. Д. Сэлинджер

– Не знаю, – сказал он. – Мне кажется, где-то в городе все-таки должен прятаться психоаналитик, который будет Фрэнни полезен, – я думал об этом вчера вечером. – Он чуть скривился. – Но, кажется, я таких не знаю. Чтобы психоаналитик принес хоть какую-то пользу Фрэнни, он должен быть довольно чудным. Не знаю. Он должен, перво-наперво, верить, что изучать психоанализ он стал милостью Божьей. Верить, что милостью Божьей его не переехал к чертям собачьим грузовик еще до того, как он получил лицензию. Верить, что Божьей милостью у него есть природный ум, иначе он бы вообще своим чертовым пациентам помогать не смог. Я не знаю ни одного хорошего

аналитика, который бы примерно так думал. Но только такой психоаналитик мог бы хоть как-то помочь Фрэнни. Если ей достанется какой-нибудь кошмарный фрейдист, или кошмарный эклектик, или просто кошмарный ноль без палки – даже без всякой дурацкой мистической благодарности за свой инсайт и разум, – после анализа ей станет хуже, чем Симору. И, думая об этом, я просто как черт знает что забеспокоился. Давай не будем, если ты не против. – Он неторопливо прикурил. Затем, выдув дым, положил сигарету на матовое стекло, где лежала старая, погасшая, и чуть расслабился. Принялся ковырять пилочкой под ногтями – и без того совершенно чистыми. – Если не будешь вякать, – сказал он, – я тебе расскажу, про что эти две книжки, которые Фрэнни таскает с собой. Тебе интересно или нет? Если нет, мне что-то не…

– Да,

мне интересно! Еще бы не интересно! Ты что думаешь, я…

– Ладно, только не вякай тогда минутку, – сказал Зуи и поясницей оперся о край раковины. Он продолжал работать пилочкой. – Обе книжки – о русском крестьянине, где-то на рубеже веков, – начал он вполне размеренно, с безупречной обыденностью. – Очень простой, славный паренек с усохшей рукой. От чего, само собой, Фрэнни к нему – со всей этой своей странноприимной душой. – Он развернулся на месте, взял со стеклянной полочки сигарету, затянулся и снова стал чистить ногти. – В начале крестьянин рассказывает, что у него были жена и двор. Но полоумный братец дом его спалил, а затем, позже, его жена, кажется, умерла. В общем, он пускается в странствие. Но вот незадача. Всю жизнь он читал Библию, и ему хочется понять, что это значит, когда в «Фессалоникийцах» говорится: «Непрестанно молитесь». Его эта строчка преследует. – Зуи снова потянулся к сигарете, вдохнул дым и продолжил: – Есть еще одна, похожая строчка в Тимофее: «Итак желаю, чтобы на всяком месте произносили молитвы мужи»[196]. И сам Христос, собственно, говорит, что «должно всегда молиться и не унывать»[197]

. – Некоторое время Зуи молча орудовал пилочкой, и лицо у него было исключительно суровым. – В общем, он пускается в странствие, чтобы найти учителя, – сказал он. – Такого, который научит, как непрестанно молиться и зачем. И вот он идет, идет и идет, от одной церкви и святыни к другой, беседует то с одним попом, то с другим. И наконец встречает простого старого монаха, который явно понимает, что почем. Старый монах ему рассказывает, что единственная молитва, приемлемая для Бога на все случаи, «угодная» Богу, – это Иисусова молитва: «Господи, помилуй». На самом

деле вся молитва такая: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго», однако никто из знатоков в обеих книжках про странника никак не подчеркивает – и слава богу – эту часть про грешника. В общем, старый монах объясняет ему, что будет, если молитва произносится непрестанно. Немножко учит его на практике и отсылает домой. И, короче говоря, через некоторое время у странника с молитвой все начинает получаться. Он молитвой этой овладевает. Он вне себя от радости с такой новой духовной жизнью и пускается в поход по всей России – по глухим лесам, городам, деревням и так далее, – и по ходу все повторяет эту молитву и других к тому же учит. – Зуи резко глянул на мать. – Ты слушаешь, а? старая жирная друидка? – поинтересовался он. – Или просто пялишься на мою роскошную физиономию?

Миссис Гласс ощетинилась:

– Разумеется, слушаю!