Дж. Д. Сэлинджер

Фрэнни же по пути проигнорировала телефон в коридоре. Очевидно, она предпочла длительную прогулку до родительской спальни, где располагался более популярный аппарат. В походке ее, пока она шла по коридору, не виделось никаких отчетливых странностей – она не тянула время, особо не спешила, – и однако по мере продвижения Фрэнни преображалась. С каждым шагом будто становилась ощутимо младше. Возможно, длинные коридоры, плюс последствия слез, плюс телефонный звонок, плюс запах свежей краски, плюс газеты на полу – возможно, сумма всего этого равнялась для нее новой кукольной коляске. Как бы то ни было, когда Фрэнни дошла до двери в родительскую спальню, ее элегантный, сшитый на заказ домашний халат из галстучного шелка – вероятно, символ всего, что в общежитии считалось роскошным и фатальным, – выглядел так, будто на ходу обернулся шерстяным халатиком маленькой девочки.

В спальне мистера и миссис Гласс смердело – даже воняло – свежевыкрашенными стенами. Всю мебель согнали на середину комнаты и накрыли холстиной – старой, заляпанной краской, натуральной на вид холстиной. Кровати тоже отодвинули от стены, однако накрыли хлопковыми покрывалами, предоставленными самой миссис Гласс. Телефон теперь стоял на подушке мистера Гласса. Очевидно, миссис Гласс тоже предпочитала его более публичному параллельному аппарату в коридоре. Трубка лежала рядом, ждала Фрэнни. Почти совсем по-человечески надеялась, что ее существование признают. Чтобы до нее добраться, оправдать ее ожидания, Фрэнни пришлось прошаркать по всей комнате, по россыпи газет и обогнуть пустое ведерко из-под краски. А дотянувшись до трубки, Фрэнни не взяла ее сразу, а просто села рядом на кровать – посмотрела, отвела взгляд, провела рукой по волосам. Тумбочку, обычно стоявшую у кровати, теперь придвинули так, что можно было ее потрогать, не вставая. Фрэнни сунула руку под особо заляпанный участок холста, закрывавший тумбочку, пошарила взад-вперед, пока не наткнулась на искомое: фарфоровую сигаретницу и коробок спичек в медном держателе. Закурила, потом еще раз глянула на телефон – продолжительно, крайне тревожно. За исключением покойного Симора, следует отметить, прочие братья Фрэнни по телефону говорили чересчур звонко, если не сказать – бодро. В этот же час, вероятно, Фрэнни в глубине души сомневалась, стоит ли рисковать и доверять единственно тембру голоса по телефону – не говоря уж о словесном наполнении, – кто бы из братьев ни звонил. Тем не менее она нервно затянулась и довольно храбро взяла трубку.

– Алло. Дружок? – сказала она.

– Привет, милая. Как там у тебя – все ничего?

– Я нормально. Ты как? Ты что, простыл? – Затем, когда немедленного ответа не поступило: – Бесси, наверно, что ни час, тебе отчитывалась.

– Ну… в каком-то смысле. Туда-сюда. Известное дело. У тебя все ничего, милая?

– Нормально. Но голос у тебя все равно странный. Либо у тебя кошмарная простуда, либо связь кошмар. Ты вообще где?

– Где я? В своей тарелке, Плюшка. В домике с привидениями дальше по дороге. Ладно. Поговори со мной.

Фрэнни беспокойно закинула ногу на ногу.

– Я не очень понимаю, о чем бы ты хотел поговорить, – сказала она. – То есть что именно Бесси тебе наплела?

На линии повисла крайне характерная для Дружка пауза – лишь чуточку загустевшая от превосходства им прожитых лет, – которая так часто испытывала терпение как самой Фрэнни, так и виртуоза на другом конце провода, когда они были совсем маленькими.

– Ну, я, в общем, не могу сказать, что именно она мне плела, милая. Настает миг, когда слушать Бесси по телефону – уже как-то грубо. Я слышал про чизбургерную диету – в этом не сомневайся. И, разумеется, про книжки о Страннике. А потом, кажется, я просто сидел с трубкой возле уха и толком не слушал. Известное дело.

– А, – сказала Фрэнни. Сигарету она переместила в ту руку, которой держала трубку, а свободной снова пошарила под холстиной по тумбочке и отыскала крохотную глиняную пепельницу, которую поставила рядом на кровать. – У тебя чудной голос, – сказала она. – Ты простыл или что?

– Я изумительно себя чувствую, милая. Сижу тут, с тобой разговариваю, и мне изумительно. Слышать тебя – уже радость. Даже не передать словами.

Фрэнни опять одной рукой отвела от лица волосы. Ничего не сказала.

– Плюшка? А может, Бесси чего упустила? Ты вообще как насчет поговорить?

Пальцами Фрэнни слегка изменила позицию крохотной пепельницы рядом на кровати.

– Ну, – сказала она, – сказать правду

, я уже несколько наговорилась. Зуи на меня напрыгивал все утро.

– Зуи? Как он?

– Как он? Блестяще. Он просто лучше некуда. Я б его просто убила.

– Убила? Почему? Зачем, милая? Зачем убивать нашего Зуи?