Джайв с манекеном

– А он ее любит, прикинь? Томка ее как-то с ножом у постели ночью застукала. Теперь запираются. Ты видела, что в доме все спальни с замками.

– Я по дому не ходила особенно.

– Ну, может, теперь обратишь. Я Андрюхе говорил: она вас ночью зарежет и глазом не моргнет. Она же почти ничего не помнит после припадков. Сдай ее в дурку. А он – я ее все равно люблю, она моя дочь. Никогда не понимал этих нежностей.

– Где тебе, – фыркнула я. – Ты же у нас кто? Чингачгук, Большой Змей. Последний из могикан. У тебя никаких чувств – одни рефлексы и мускулы. Ты хоть кого-нибудь любил?

– А ты? – хмуро спросил он.

– Любила, – с вызовом ответила я. – Хочешь об этом поговорить?

– Ничего я не хочу.

Он двинулся к вчерашнему месту запуска фейерверка. Подумав, я побрела следом.

– Откуда ты знаешь Левина? – спросила я.

– Андрюху-то? В девяностые в одной бригаде ходили.

– В бригаде? Он?

– А что тебя удивляет? – хохотнул Змей. – Уж кому-кому, а тебе должно быть известно, что большие капиталы на крови начинались. Или думаешь, твой покойный муженек перед законом чистеньким был?

– Знаешь пословицу: о мертвых или хорошо или никак? – раздраженно спросила я.

А я не плохо. Я как есть. А Андрюха… Мы с ним на стрелки вместе ездили, как сейчас помню. Это потом он заматерел, обзавелся собственным бизнесом, ну а я вот…

– А ты все еще шестеришь на Захарова, – ядовито констатировала я. Змей посмотрел исподлобья.

– В зубы дать?

– А что такого? – наивно округлила я глаза. – Я же «не обидно, а как есть».

– Ну да. Только я в отличие от твоего мужа – живой, и по мордасам настучу запросто.

Змей покрутил головой, прищурился, посмотрел наверх и пошел к дому. Я наблюдала за его передвижениями без особого интереса.

– Вот отсюда он стрелял, – сказал Змей. – Ты стояла у куста. Вполне могла видеть киллера.

– Могла, – равнодушно согласилась я. – Но не видела. А если и видела, внимания не обратила. Может, лучше на камерах еще раз посмотреть?

– Зачем?

– Ну, если это был киллер, он же должен был выйти на позицию, или как там это называется.

Змей рассмеялся.

– Детективов начиталась?

– А я не права?

– Скорее всего, нет. Я убежден, что киллером тут и не пахнет. Потому и был склонен тебя подозревать.

– Поясни.

– Да чего тут пояснять? Во-первых, место выбрано крайне неудачное. Толпа снует туда-сюда. Во-вторых, киллер волыну бы бросил на месте, а не понес прятать в твою сумку. Ну, и в-третьих, он же промахнулся. Киллер довел бы дело до конца. Он бы, как ты верно заметила, выбрал позицию. Хотя ты и раньше много умного наговорила. Не пришлось бы устраивать пальбу. Подошел бы в суматохе, да пырнул ножичком. Никто бы и не заметил. Хотя момент был выбран подходящий, ничего не скажешь. Среди грохота выстрела никто не услышал. Кто знал о фейерверке?

– Да все знали, – пожала я плечами и подошла поближе.

– Кто – все?

– Ну, я, к примеру, точно знала. Мне Инга сказала накануне. Думаю, все гости были осведомлены, тем более, что Тамара объявила о начале фейерверка заранее. Любой мог принести пистолет с собой и воспользоваться моментом.

– Ты вроде с подругой приезжала?

– А она тут при чем?

– А кто при чем?

– А я знаю? Возьми записи и просмотри еще раз. Может, увидишь кто там прячется в ночи. Ну, или вычислишь, кого точно там не было.

– Да у Андрюхи не камеры, а фигня, – отмахнулся Змей. – Сама же видела, на них ни черта не разберешь, тем более, что пара вообще не работала. Самым удобным свидетелем была ты. Так что думай: может ты заметила что-то такое…

– Ботинок, – медленно произнесла я. Змей дернул бровями.

– Что?

– Ботинок, – повторила я и ткнула пальцем за спину Змея. Он обернулся.

В сугробе за домом, неподалеку от молоденькой елочки, торчал присыпанный снегом ботинок. Мы подошли ближе, я зажала рукой рот. Новенький ботинок был на чьей-то ноге. Под снегом угадывалось заметенное тело.

– А, черт, – прошипел Змей и полез в сугроб. – Помоги!

– Еще чего! – пробубнила я. К горлу подкатила тошнота. Злобно матерящийся Змей стал раскапывать сугроб голыми руками. Не в силах отвести взгляд от ужасного зрелища, я смотрела, и все сильнее прикусывала фалангу пальца, чтобы не закричать. Комья летели во все стороны. Змей рыл снег, как бульдозер, а я, трясясь от страха увидела одеревеневшую фигуру с синим, припорошенным белыми крупинками лицом. Стерев снег с лица покойника, Змей, запыхавшийся от усердия, снова выругался.

– Охренеть, – сказал он. Я села в сугроб. Ноги не держали. Не веря глазам, я смотрела на безвольное лицо Льва Борисовича, и очнулась, только когда сверху раздался чей-то визг.

Я подняла глаза. Надо мной было открыто окно второго этажа. Из него торчала голова Инги, со свесившимися вниз растрепанными патлами. Вцепившись в подоконник, она кричала от накатившегося ужаса.