– Большое дело ты сделал, пока меня не было.
– Я тоже так думаю, – ответил Шечен Гьялцаб. – В тот год, когда я проводил много времени в доме семьи Дилго, я обычно спал в комнате, где хранились ящики с торма для статуи Ньингтиг Церингмы, которые сделал Онпо Тензин Намгьял, и однажды я увидел, как статуя обрела истинную форму божества. Я тогда сразу понял, что сын хозяев является проявлением Джамьянга Кхьенце Вангпо. Я потом поразмышлял как следует над этим видением и объявил малыша тулку Кхьенце, поскольку был уверен, что это принесёт всем огромную пользу.
– Когда я впервые его встретил, – начал рассказывать в свою очередь Ринпоче, – я тоже ощутил полную уверенность, что он является проявлением Кхьенце Вангпо, и Понлоп Лотер Вангпо с этим согласился. Ты хорошо сделал, что объявил его тулку Кхьенце, и я очень тебе за это благодарен!
Затем Чокьи Лодро поднёс Дилго Кхьенце традиционные символы тела, речи и ума, а также вручил список всех остальных подношений, предназначавшихся для молодого тулку. Затем он сказал Шечену Гьялцабу:
– Тебе следует даровать ему посвящения, устные передачи и наставления, пока ты ещё жив. Ты и теперь уже не молод, здоровье твоё пошатнулось, и это может стать препятствием для передачи тулку цикла «Драгоценность учений терма». Поэтому я сам это сделаю.
Шечен Гьялцаб сложил руки в жесте благодарности и сказал:
– Благодарю! Расцениваю это как проявление твоей доброты ко мне! Что тут ещё сказать? Эй, тулку, ты это слышал?! Это обещание дорогого стоит!
С этими словами он коснулся своей головой головы Чокьи Лодро и потом несколько раз этот жест повторил.
Каждый день около полудня Дилго Кхьенце шёл обедать в столовую. И каждый раз, когда он спускался по лестнице, ведущей вниз, он встречал там Ринпоче, комната которого располагалась прямо под комнатой Шечена Гьялцаба.
– Погода сегодня ужасная! Чего тебе идти в общую столовую, поешь лучше у меня.
Он всегда накрывал на стол для тулку сам, стараясь выбирать те блюда, которые тот любил больше всего, включая мясо. Дилго Кхьенце всегда с особой теплотой вспоминал, как добр был к нему Чокьи Лодро, и частенько во время этих рассказов на его глазах выступали слёзы.
Лишь после кончины Шечена Гьялцаба Дилго Кхьенце впервые посетил монастырь Дзонгсар.
– Этой ночью я видел во сне Джамьянга Кхьенце Вангпо в его истинной форме, – признался Чокьи Лодро на следующий день после прибытия Дилго Кхьенце в монастырь Дзонгсар. – Всё складывается исключительно благоприятно! Мы, должно быть, в предыдущих жизнях прочитали огромное количество молитв устремления и накопили множество заслуг.
Ринпоче любил играть в игры, а Дилго Кхьенце не особенно. Даже когда он был ещё совсем ребёнком, то во время игр просто тихонько сидел в стороне. Но в тот год, когда они устроили летний палаточный лагерь в Допу, Ринпоче часто увлекался играми – танцами Линг и другими. Как-то раз он начал настаивать, чтобы Дилго Кхьенце к нему присоединился.
– Давай поиграем! – сказал он ему, и из уважения к своему учителю Дилго Кхьенце согласился.
Он сделал несколько попыток вовлечься в игру, но было очевидно, что это занятие ему не по душе. Его иной раз могли развеселить прятки, но остальные игры вообще не вызывали у него никакого энтузиазма.
– Давай признавайся! – потребовал как-то раз от молодого тулку Шечен Рабджам. – Как часто в присутствии Ринпоче тебе на ум приходят мысли, которые не назовёшь «чистыми»?
– Изредка, но такое действительно случается, – признался Дилго Кхьенце.
– Мне кажется, что в его присутствии ни у тебя, ни у меня вообще не должно возникать подобных мыслей, – предложил Шечен Рабджам.
– Ла со, – сразу согласился Дилго Кхьенце.
Тогда Шечен Рабджам рассказал, что утром встретил Ринпоче, который был очень голоден и хотел поесть какого-нибудь мяса. Он достал из буфета большую корзину с мясом, отрезал кусок себе и предложил мяса Шечену Рабджаму. Пока они ели, Шечен Рабджам обратил внимание на нож Ринпоче. Это был довольно старый нож с рукоятью из рога, лезвие которого стало очень тонким от постоянного затачивания. Шечен Рабджам не пользовался этим ножом, поскольку у него был свой, но в какой-то момент в его уме возникла мысль о том, что ему совершенно непонятно, почему такой великий лама пользуется таким дрянным, изношенным ножом. Стоило ему об этом подумать, как Ринпоче тут же вперил в него пронзительный взгляд.
Шестой Шечен Рабджам Ринпоче.
– А ты что, не видишь? – спросил он, указывая на свою миску. – Это же миска Джамьянга Кхьенце Вангпо. Понимаешь? Этот нож также принадлежал ему. Эти вещи хранились в кладовой лабранга, когда я впервые приехал в монастырь Дзонгсар. Они были такими уже тогда, и я не стал ничего в них исправлять.
– С тех пор, – сказал Шечен Рабджам. – Я решил больше