— Почтенный, — отвечала Саммиллабхасини, — если ты уйдёшь в отшельники, я тоже стану отшельницей. Не могу я тебя покинуть.
— Пусть будет так, — сказал бодхисаттва. Они раздали всё имущество, оставили, как сор, своё благополучие и ушли в Гималаи. Там они сделались отшельниками и стали жить, питаясь кореньями и плодами.
Однажды, спустившись с Гималаев за солью и уксусом, пришли они в Варанаси и поселились в царском саду. Когда они жили там, хрупкая отшельница съела разной непосоленной пищи и заболела кровавым поносом. А оттого, что у них не было лекарств, она совсем ослабела. Направляясь в соседнюю деревню за подаяниями, бодхисаттва довёл Саммиллабхасини до городских ворот и оставил её в одном доме на лавке. Когда он ушёл, Саммиллабхасини умерла. Люди обступили тело красивой отшельницы и стали плакать и причитать. Собрав милостыню, бодхисаттва вернулся в этот дом и, узнав, что отшельница умерла, сказал:
— Закон разрушения разрушает, таковы все смертные существа.
И он сел на лавку рядом с лежащей отшельницей, поел и омыл себе рот. Люди обступили его и стали спрашивать:
— Скажи, милый, кто тебе эта отшельница?
— Когда я был мирянином. — отвечал бодхисаттва, — она была мне женой.
— Милый, мы и то не можем сдержать себя, плачем и причитаем, почему же ты не плачешь?
— Пока она была жива, — сказал бодхисаттва, — она для меня что-то значила, а теперь, принятая в другой мир, она для меня ничто. Ведь она перешла в другое рожденье, о ком же я буду горевать? И, объясняя людям дхарму, бодхисаттва произнёс четыре гатхи:
Она уже среди мёртвых,
Но какое до них мне дело,
Поэтому я не печалюсь
О милой Саммиллабхасини.
Зачем о ней горевать,
Ведь её уж нет в этом мире.
О своей печалься душе,
С каждым часом всё ближе смерть.
Стоишь ты, или сидишь,
Или по миру странствуешь,
Не успеешь глазом моргнуть,
Смерти пора пришла.
В исполнении долга жизнь,
В пресеченье сомнений жизнь.
Всё живое надо жалеть,
О погибшем напрасна скорбь.
Так Великое Существо четырьмя гатхами показало закон непостоянства. Люди совершили погребальные обряды над юной отшельницей. А бодхисаттва, отправившись в Гималаи, прошёл все ступени на пути к Высшему Существу и был удостоен мира Брахмы. Приведя этот рассказ для разъяснения дхармы и показав Благородные Истины, Учитель отождествил перерождения (после этого мирянин, обрёл плод Первого Пути): — Тогда мать Рахулы была Саммиллабхасини, а отшельником был я.
Джатака о цапле
Со слов: “Хоть плут и искушён в искусстве плутовства...” — Учитель — он жил тогда в Джетаване — начал повествование о бхиккху, который промышлял тем, что шил одеяния монахам.
Был, говорят, в Джетаване один бхиккху, большой умелец по части монашеских одеяний: и разрезать, и скроить, и приметать, и сшить — на все мастер. Этим своим умением шить одежды для монахов он и был славен повсюду. Вот как он поступал: брал ношеную-переношеную одежду и, потрудившись над ней, превращал в отличную, приятную на ощупь, монашескую накидку, красил сшитое, вымачивая в растворённом в воде порошке, и скоблил раковиной, чтобы придать накидке красивый блеск, затем откладывал готовое одеяние в сторону. Монахи, само собой, ничего не смыслили в портняжном искусстве и обычно приходили к этому бхиккху с только что купленными отрезами материи.
“Сшей нам, братец, накидки,— просили они его,— не знаем, как за это дело взяться”.
“На то, чтобы сшить накидку,— отвечал им обыкновенно портной,— нужно много времени, любезные. Тут у меня есть готовые накидки, оставьте-ка мне свои отрезы, а сами возьмите в обмен сшитое, да и ступайте”.
Он раскладывал перед посетителями готовые одежды. Прельщённые их видом и цветом, монахи, не зная, из чего эти одежды сшиты, думали: “Вроде прочные”, с готовностью отдавали портному свои отрезы и, забрав перелицованное старье, уходили довольные. Когда же после недолгой носки накидки загрязнялись и монахи стирали их в горячей воде, истинная природа этих вещей делалась очевидной, повсюду замечались признаки ветхости, и обманутые владельцы накидок начинали сожалеть об обмене. Со временем все в Джетаване поняли, что бхиккху этот — мошенник, промышляющий старьём.
В соседней деревне жил другой портной, который тоже надувал людей — в точности так же, как и тот, в Джетаване. Знакомые монахи как-то сказали ему:
“Говорят, любезный, в Джетаване есть один портной, шьющий накидки,—такой же обманщик, как и ты”. Услышав это, плут решил про себя:
“Ладно же. Я обведу этого горожанина вокруг пальца”. Он сшил из ветоши красивую накидку, окрасил её в приятный оранжевый цвет и, завернувшись в неё, отправился в Джетавану.
Лишь только бхиккху-портной завидел накидку, он сразу загорелся желанием заполучить её.