Прочно, будто в кузнечные клещи, зажав шею цапли, рак сказал: “Ну, а теперь полетели”. Взмыв в воздух, цапля позволила раку полюбоваться прудом, а затем направилась к дереву варана.
“Погоди-ка, тётушка,— воскликнул рак,— вот он, пруд, под нами, ты же уносишь меня куда-то в сторону”.
“Возлюбленный мой племянничек,— насмешливо ответила цапля,— уж конечно, ты для меня дороже кровного родственника. Ты, поди, вообразил меня своей рабыней: куда, дескать, захочу, туда она меня и понесёт. Взгляни-ка на груду костей у подножия дерева варана: как съела я всех рыб, так съем и тебя, безмозглого”. Рак возразил цапле:
“Этих рыб погубила их собственная глупость. Что до меня, то я себя съесть не позволю, скорее уж сам прикончу тебя. Ты по дурости своей не поняла ещё, что я перехитрил тебя: если уж нам суждено умереть, мы умрём с тобой вместе. Оторву-ка я тебе клешнями голову и швырну её на землю”. И с этими словами рак с силой сдавил шею цапле.
Задыхаясь, цапля стала хватать ртом воздух, из глаз её ручьями полились слезы. В страхе за свою жизнь она стала молить рака:
“Господин, я пощажу тебя, только сохрани мне жизнь”.
“Хорошо, только сейчас же сядь и выпусти меня в воду!” — потребовал рак. Цапля повернула обратно, опустилась на самый берег и, подойдя к воде, положила рака на выступавший над поверхностью ком грязи. Рак перекусил клешнями шею цапли — точь-в-точь так, как перерезают ножом лотосовый стебель,— и нырнул в воду. При виде этого небывалого чуда божество, обитавшее в дереве варана, наполнило весь лес криками одобрения, а затем громко пропело ласкающим слух голосом такой стих:
Хоть плут и искушён в искусстве плутовства,
Навряд ли полного добьётся торжества.
Как цапля ни была коварна и хитра,
Рак победил её — таков закон добра!”
И Учитель повторил: “Не только ведь ныне, братия, этот деревенский плут-портной обманул городского мошенника, он и прежде его обманывал”. Закончив своё наставление в дхамме. Учитель разъяснил суть джатаки, так связав перерождения: “В ту пору цаплей был бхиккху-портной из Джетаваны, раком — деревенский портной, божеством же дерева — я сам”.
Джатака о царе Махапингале
"Народ царём Пингалой..." Эту историю Учитель, находясь в Джетаване, рассказал о Девадатте. Когда Девадатту, который целых девять месяцев замышлял зло против Учителя, у ворот Джетаваны поглотила земля, жители Джетаваны и других соседних мест радовались и ликовали. "Девадатту, противника Будды, поглотила земля, — говорили они. — Теперь, когда враг погиб, Учитель достиг полного просветления".
Весть о смерти Девадатты распространилась по всей Джамбудвипе, узнали об этом якши, бхуты и дэвы. Все они радовались и ликовали.
Однажды бхикшу собрались в зале дхармы и стали рассуждать: "Братья, когда Девадатту поглотила земля, народ смеялся и ликовал". В это время вошёл Учитель и спросил: "Что вы здесь обсуждаете, бхикшу?" Когда те объяснили, Учитель сказал: "Не только теперь, о бхикшу, люди смеются и радуются смерти Девадатты, так было и прежде". И он рассказал историю о прошлом.
Давным-давно правил в городе Варанаси злой и несправедливый царь по имени Махапингала. Что ни день, совершал он по своей прихоти разные злодеяния. Словно сок из сахарного тростника, выжимал он из своих подданных налоги, карал их то и дело всё новыми поборами. Всегда был он груб, суров и жесток и никогда не испытывал жалости к другим людям. Во дворце он был неумолим и беспощаден не только к своим жёнам, сыновьям и дочерям, но и к придворным, брахманам и знатным землевладельцам. Всем был он неприятен, словно песок в глазах, словно камень, попавший в пищу, словно колючка, застрявшая в пятке.
В то время бодхисаттва возродился в образе сына этого царя. Когда после долгого царствования Махапингала наконец умер, все жители Варанаси радовались и хохотали. Они привезли тысячу возов дров, сожгли Махапингалу, вылили на это место тысячу кувшинов воды и помазали на царство бодхисаттву. "Теперь у нас справедливый царь", — говорили они. По всем улицам было приказано бить в праздничные барабаны и поднять над городом стяги и знамёна. У дверей каждого дома были сделаны навесы, и люди сидели под этими навесами на помостах, усыпанных печёным зерном и цветами, ели и пили.
На диване, стоявшем на пышно разукрашенном помосте, в окружения придворных, брахманов, знатных горожан и привратников под белым зонтиком торжественно восседал бодхисаттва.
А в это время один привратник, стоявший возле царя, всё время вздыхал и всхлипывал. Заметив это, бодхисаттва сказал: "Эй, привратник, смотри, весь народ веселится и празднует смерть моего отца, а ты стоишь и плачешь. Разве мой отец был тебе так приятен?" И он произнёс первую гатху;