Джатаки. Избранные рассказы о прошлых жизнях Будды.

"Поверь, махараджа, это правда. Если не веришь, спроси у него самого, кому можно доверить тайну. Не будь он предатель, он ответит кому, а если предатель, то скажет, что никому нельзя, мол, довериться, пока не исполнишь своё желание. Тогда ты нам поверишь и перестанешь в нас сомневаться". Царь согласился, и однажды, когда все собрались и сели на свои места, он прочёл первый стих из Вопроса о мудреце в Двадцатой книге:

"Вот пятеро собрались мудрецов,

И мне вопрос пришёл на ум, внемлите:

В похвальных ли, в недобрых ли делах

Кому открыть спокойно тайну можно?"

Когда он это произнёс, Сенака, думая о том, привлечь его на свою сторону, молвил:

"Откройся нам, о властелин земли!

Ты — благодетель наш, ты — нам опора!

И мы твои желания поймём,

Все пятеро, своё мы скажем слово".

Тогда покорствующий страстям царь произнёс такую гатху:

"Уж если добродетельна жена

И воле мужа следует послушно –

В похвальных ли, в недобрых ли делах

Открыть жене спокойно тайну можно".

"Царь теперь на нашей стороне", — подумал обрадованный Сенака и прочёл гатху, раскрывающую его намерения:

"Кто выручит попавшего в беду,

Кто для тебя опорой верной будет –

В похвальных ли, в недобрых ли делах

Открыть такому другу тайну можно".

Тогда царь спросил Пуккусу: "Как ты считаешь, Пуккуса, кому можно доверить тайну?" — и тот прочёл такую гатху:

"Когда твой старший или младший брат

Отменно добродетелен, надёжен –

В похвальных ли, в недобрых ли делах

Открыть спокойно брату тайну можно".

Потом царь спросил Кавинду, и тот прочёл такую гатху:

"Когда душевно близок сын отцу,

Умён, всегда готов повиноваться –

В похвальных ли, в недобрых ли делах

Открыть спокойно сыну тайну можно".

Потом царь спросил Девинду, и тот прочёл такую гатху:

"Нас мать, о лучший из земных владык,

Воспитывает с нежностью, с любовью.

В похвальных ли, в недобрых ли делах

Доверить ей спокойно тайну можно".

Расспросив их, царь обратился к мудрецу: "Как ты считаешь, о мудрый?" — и тот произнёс:

"Тайну лучше в тайне и хранить,

Открывать её — едва ль похвально.

Умный тайну выдать не спешит.

Промолчи, пока не кончишь дело!"

Царю эти слова мудреца не понравились, и он переглянулся с Сенакой. Бодхисаттва заметил это и понял, что, как и раньше, эти четверо прибегли к клевете и вопрос был задан, чтобы испытать его. А между тем, пока они беседовали, Солнце зашло и в покоях зажгли светильники.

"Пути царей неисповедимы, — подумал мудрец. — Никто не знает, что может случиться. Мне надо уходить отсюда без промедления". Он поднялся с места, поклонился царю и вышел, думая про себя: "Из них один сказал, что тайну можно открыть другу, другой — что брату, кто-то сказал, что сыну, кто-то — матери. Должно быть, каждый из них или сам так поступил, или был тому свидетелем, или слышал о подобном от очевидца. Ладно, я это узнаю сегодня же", — решил он.

А у тех четверых было в обычае по выходе из дворца присаживаться на опрокинутые конские ясли, что лежали близ дворцовых ворот, и обсуждать свои дела, прежде чем разойтись по домам. Мудрец решил спрятаться под эти ясли и узнать их тайные замыслы. С помощью своих слуг он приподнял ясли и забрался под них, подстелив себе коврик, а слугам наказал прийти за ним, когда четверо мудрецов, посовещавшись, удалятся. Те обещали ему вернуться вовремя и ушли. Сенака между тем сказал царю:

"Махараджа, ты нам не верил, а теперь что ты думаешь?" Царь же внял речам клеветников, не размыслив, как следует, и спросил, устрашённый:

"Что нам теперь делать, пандит Сенака?" –

"Махараджа, — отвечал тот, — немедля и никого не уведомляя, сына простолюдина надо убить". –

"О Сенака, никто так не печётся о моём благе, как ты! Завтра утром ты придёшь со своими товарищами и станешь у дверей, и когда сын простолюдина явится на службу, ты этим мечом отрубишь ему голову". И он отдал ему свой царский драгоценный меч.

"Хорошо, государь, — сказали они, — не беспокойся, мы убьём его", — и с этими словами они удалились.