Любка кивнула, но про «еврея» не сказала. Что не женат, была уверена – не было в Яне трусливой затравленности женатиков, те вечно боятся встретить кого-то из родственников или знакомых; такой звонит в дверь, а сам оглядывается. И что значит «никуда не ходите», когда ходить-то, он и так лекции пропускает в университете. Телефоны дал, звони сколько влезет. Ну позвонит она, и что? Начнет рассказывать про какую-то машину, про карты с дырками… да ой, больно надо. И так поесть не успевает, все курит, а жратва на тарелке стынет. Мужика надо накормить и выслушать, и непонятно, что трудней, с пустыми-то магазинами. А слушать – это как с добрым утром, ведь
Она часто прислушивалась к разговорам в компаниях – сейчас ребята приходят с женами, те дуются, смотрят волком, не очень перехихикнешься; кто-то совсем исчез – на Новый год пустовато было. Любка открыла для себя, что любую беседу можно поддерживать ничего не значащими словами-пустышками:
Яну не понадобились пустышки и магические заклинания. Как-то Любка вставила свое «в этом что-то есть» – и пожалела, встретив его внимательный взгляд. Он замолчал, потом бросил с досадой: «Не сотрясай воздух, ерунду порешь». Она не обиделась – и правда ведь ерунду. Поэтому Любка не спешила знакомить его ни с кем и сама знакомиться побаивалась: если друзья похожи на него, о чем с ними говорить-то?..
Одного Янчик неожиданно привел. Позвонил: «Слушай, мы тут с Владимир Петровичем в твоем районе… Можно зайти на минуточку?» Зашли. Владимир Петрович извинялся так долго, что Любка заподозрила: ох, затянется минуточка; кинулась на кухню. Пока ставила чайник и шуровала в холодильнике, послышался звук спускаемой воды. Что ж, дело житейское.
Пока пили чай на кухне, Любка рассмотрела гостя и подивилась его неухоженности. Занюханный какой-то был Владимир Петрович, зато портфель, как у министра. Не то чтобы Любке случалось привечать министров у себя на кухне, но в такой портфель, наверное, кладут… диссертацию, что ли? Гость открыл его и достал вовсе не диссертацию, а шоколадку: «Дочке вашей», – и встал, поблагодарив за чай. Потоптались пару минут в прихожей и слиняли.
Запомнился другой случай, это весной было, когда Ян собирался зайти вечером. Она Таньку к матери загнала, оладий нажарила, волосы полчаса укладывала… Позвонил: «Извини, сегодня не получится». Любку точно бес подпихнул: чуть трубку не грохнула в сердцах. Ян объяснил: «Саня приехал. У него сегодня день рождения, меня ждут».
И все.
А в голове непрерывно крутилось: еще пять-шесть лет – и Танька будет на танцы бегать, и… что мне тогда, в клуб «Для тех, кому за тридцать»? Листья клена падают с ясеня…
Знай Ада, что сын проводит вечера не только на работе и в университете, но встречается с Любкой, то есть вертихвосткой, как бы ни звали ее: Аксиньей, Эсмеральдой или даже окажись она Адиной тезкой, – знай она, не укладывала бы чемодан с легким сердцем. Однако именно этим Ада занималась ясным и на диво теплым сентябрьским утром. Она представляла себе, как очень скоро здесь станет серо и неуютно, по утрам зябко будет вылезать из постели, в то время как она будет наслаждаться бархатным сезоном, и не где-нибудь, а на берегу Черного моря, в Геленджике (взять купальное полотенце). Шальная путевка предназначалась для главного бухгалтера, но вместо того чтобы собирать чемодан, главбух сидела в больнице – муж слег с инфарктом, и путевка оказалась горящей. Тьфу-тьфу, пусть бухгалтершин муж поправится, инфаркт ему вылечат (и шляпу белую найти, не в панамке же сидеть на пляже), а путевка досталась Аде, не мечтавшей об отпуске в сентябре. Босоножки старые… в туфлях ехать, что ли?