Джек-потрошитель с Крещатика

— Ничего нет… ничего, — повторяла она. — Спасибо хоть деньги остались. Радуйтесь девушки, пока молодые — в вашем возрасте все бесплатно, — с внезапной истеричной искренностью сказала Ада. — Любовь, веселье — бесплатно… красота, цвет кожи, овал лица без брылей и морщин, волосы без седины… Потом все это будет за деньги. И веселье за деньги, и дружба, и разговоры до утра… знаешь, как мы с твоей мамой в Харькове тогда в молодости до утра на кухне сидели, все говорили и говорили? Теперь все не так… И волосы тебе покрасят, и морщины разгладят, и расслабиться помогут, и поговорят по душам, и развеселят — ты только плати. Парикмахеру, косметичке, массажисту, психологу, аниматору, йогу, дилеру, учителю танцев — любому, хоть из «Танцев со звездами», и они продаются за сто долларов в час. Но бесплатно уже никто с тобой возиться не будет. Вот это, девушки, и есть одиночество. Это и есть настоящая старость… когда без денег ты за месяц-другой превратишься в никому не нужную одинокую злую седую старуху!

Ада Антоновна закрыла лицо ладонью, ее рот замер в конвульсивной и самобичующей ухмылке.

— А как твоя мама… Света… она-то как? Я так и не спросила, — после паузы сказала она.

— А вы позвоните ей, думаю, она вам будет рада… бесплатно, — посоветовала Маша, невольно проникаясь печалью этой малоприятной женщины.

— Так вы говорите похороны завтра? А Егор будет на похоронах? — спросила Даша. — Он вас поддерживает?

— Конечно… Он и похоронами сейчас занимается. Он как-то держится. Не знаю уж как… Надеюсь, она с ним ничего больше не сделает. — Ада Антоновна опустила руки, аккуратно утерла слезы, стараясь не размазать грим под глазами.

— А что она, по-вашему, может с ним сделать?

— Позвонить ему. Если Ира позвонит ему и попросит о помощи… Я его знаю. Он ей не откажет. Не сможет. Он все ради нее, в тюрьму из-за нее сядет, но поможет. Надеюсь, у нее хватит совести ему не звонить. Достаточно она ему жизнь испоганила. Я-то после похорон отсюда уеду. Совсем. В Англию или в Италию… еще не решила. А Егору придется расхлебывать. Жених невесты, убившей родного отца. С такой биографией уже не станешь политиком. Она ему всю жизнь наперед поломала.

Ада Антоновна с неприязнью посмотрела на стоящее рядом на комоде фото в дорогой серебряной раме — там, в другой, уже не существующей реальности жила их счастливая семья. Неестественно молодая Ада, ее рыжеусый улыбающийся муж, рядом с ним, вероятно, Егор — молодой красивый мужчина с уверенным подбородком и светлыми глазами. Он смотрел на свою невесту. Повернувшись к нему, черноволосая молодая девушка тоже запоем глядела на своего жениха. Они могли стать очень красивой парой.

— Это она?.. Ира? — с запинкой вопросила Чуб.

На семейном фото Ирина Ипатина была снята в профиль — и этот профиль был Даше превосходно знаком.

Точно такой же она видела утром на купленной Катей картине «В тихую ночь».

…на купленной ею утром картине «В тихую ночь» девушка в объятиях ангела была повернута в профиль.

Здесь же, в мастерской Котарбинского, Катя увидела третий вариант все того же сюжета — и на нем туманная дева в розовом платье поворачивалась анфас, обнажая невероятное сходство…

— Невозможно! — повторила Катерина.

Ангельская дева была точною копией Ирины Ипатиной — девушки-убийцы, с которой был нарисован Дух Бездны.

Как же так вышло?

Как?

Светлая Дева-ангел и Черный Дух были одним и тем же лицом в прямом смысле этого слова!

— Да, это точно она, и анфас, и профиль, — Катя поставила на диван прихваченную из мастерской Котарбинского картину с ангельской девой и присоединила к ней газету с фотографией Иры.

Чуб положила рядом копию дореволюционной открытки «В тихую ночь» и добавила фото, выпрошенное Машей «на память для мамы Светы».

— Она… — вынуждена была согласиться и Маша.

— И вот к ней довесок! — помахала Даша вырванной из каталога репродукцией «Духа Бездны».

Пару секунд Киевицы смотрели на две работы. Одна была устремлена вверх — к небу. Другая — головокружительно падала в бездну. И обе они были портретом одного человека, полубезумной девчонки из детского дома, зарезавшей собственного отца ножом для арбуза.

— Не понимаю, — сказала Катя. — Не понимаю уже вообще ничего. Как Котарбинский мог регулярно рисовать человека, рожденного век спустя? И как Демон может быть Ангелом? Она же убийца!

— Он тоже, — Чуб указала на Мира Красавицкого.

— Как ты так можешь?! — вспыхнула Маша.

— Я не боюсь правды, — спокойно сказал Мирослав. — И правда не может быть оскорблением. Да, я был убийцей при жизни, потом был убит. Но после смерти я изменился.

Секунду Катя и Даша с сомнением смотрели на него, но не нашли, что возразить. Сказать, что сразу же после кончины Мир Красавицкий стал ангелом, было бы преувеличением, но нынче его можно было с чистой совестью сдавать в монастырь — он вполне подходил по формату.