Джинсы мертвых торчков

Отпускаю шланга, и пиздюк валится через стол наперед, но рука-то иво в ящике! Я не успею туда быстро добраться, и нету времени окно открыть, потому ныряю прямо в эту хуйню, стекло разбиваю и приземляюся на травку: я на ногах и уже рву, нахуй, когти, матеря свою калечную ногу, которой Рентону обязан, пока по ебаному двору пулей мчуся.

Слышу скрипучий крик, раздается залп и звук рикошета от ебаного гаража или еще какой хозпостройки. Сворачую за угол, и раздается второй выстрел: слава богу, хуйня прогремела уже дальше, хоть я и не торможу для выяснения. Это место на отшибе в лесистых холмах, то бишь оно подходит для того, чё я планировал, но пофиг, када все пиздой накрывается и на тибя охотится чмошник с блядской волыной!

Тачила припаркована на грунтовке, петляющей вдоль берега, под развесистым кустом. Погони, походу, нету, но я запрыгую и уябываю, давлю на газ, пока не выруливаю по съезду на фривей. Сперва переживаю, чё этот мудак на миня сразу ж настучит, но тада всплывет запись Мел, и по-любасу его показания – против моих.

Катаюся по фривею, дышу ровно и спокойно, а сам матерю свою непруху. Ебаный древоточец! Думаешь, все распланировал, с самого, нахуй, Рождества место застолбил! А щас я тока добился, чё еще больше опасного вражину мотивировал на то, чёбы миня завалить.

Но, если с другой стороны посмареть, я просто еще больше стимулировал сибя, чёбы как следует этого пиздюка взъебать. Теперь уже или он, или я. И нихуя иму тут, сука, не светит, бля буду.

Делаю вдох. Ровно и медленно. Дыши…

Так, нахуй, и надо. Миня вдруг начинает трясти от ржачки. Вспоминаю щачло этого пиздюка, када иво удавкой душило: от это был, нахуй, угар! Надо кайфовать с того, чё ты делаешь: если не кайфуешь, нахуй тада вопще это делать?

В зеркале заднего вида солнце садится за гряду холмов на заднем плане. Это был не такой и херовый день, на крайняк касаемо погоды. В этом климате в натуре нельзя подолгу говняно сибя чуйствовать.

14

Больной – Все в Тай!

Выхожу со стройплощадки на Тоттенем-Корт-роуд и, устремив взгляд ввысь, замечаю скопление темнеющих туч. Воздух колкий и зябкий, выкапываю свои телефоны с внутреннего кармана кожаной куртки «Хуго Босс». Все сообщения можно проигнорировать, за исключением эсэмэски от Бена:

«Только что приехал, закажу пока».

Я целенаправленно избегаю Эдинбурга, но Эдинбург не избегает меня! Проклинаю тот праздничный день, когда подсыпал порошок МДМА в бокал этого самовлюбленного, сексуально озабоченного заморыша. Не мог же я предположить, что моя шутливая алхимия выльется, нахуй, в многомесячную боевую переписку с убитой горем Карлоттой и скользким бардачом Саймом.

Я нихуя не могу сделать, чтобы вернуть их парня из Таиланда. Пафосный пресвитерианский говнюк с его блядским кругосветным авиабилетом и отпуском за свой счет. «Я должен кое-что сделать», – написал этот хуй в своем последнем бредовом мейле, после чего полностью ушел в офлайн. Бросив свою половину и сынишку, обезумевших от горя, наказав их за собственные безнравственные поступки! Вот же пиздюк! Пробираюсь по перекрытым улицам в Сохо. ИРА или ИГИЛ никогда не создавали такого хаоса и деморализации в Лондоне, как неолиберальные насильники планеты со своими амбициозными строительными прожектами. Как и следовало ожидать, падают первые холодные капли обложного дождя.

Бен предложил встретиться и выпить в безликом пабе с нулевой репутацией, любимом заведении офисного планктона и туристов. До меня доходит, что я уже давно практически не уделял сыну времени. Меня мучит совесть, когда я вхожу в забитый бар. Бен уже занял место в углу, где на деревянном столе пенятся два бокала «Стеллы». Рядом искусственный камин с низкой решеткой. В воздухе висит приятный запах мастики.

Обмениваемся приветствиями, Бен какой-то встревоженный, вдруг вперяет в меня взгляд:

– Пап, мне нужно кое-что тебе сказать…

– Знаю, знаю, я был зацикленным на себе мудозвоном. Просто у меня было очень много хлопот, этот дурдом в Шотлашке, с твоим взбесившимся дядькой и твоей теткой, у которой чердак потек, в смысле, мне пришлось…

– Речь не о тебе! И не о них! – обрывает он, как будто уже дошел до ручки. Шея у него красная, а глаза блестят.

Это меня поражает. Бен всегда был спокойным, молчаливым парнишкой, скорее благодушным англичанином или даже стойким шотландцем, чем неистовым итальянцем.

– Я говорил тебе, что с кем-то встречаюсь.

– Угу, та малая чикуля, с которой ты мутишь, хитрован…

– Это не чикуля… – Он делает паузу. – Это чел. Я гей. У меня есть бойфренд. – Он выпаливает это слово, указывая, как решает проблему, с которой, как я теперь понимаю, ему приходится регулярно сталкиваться. Он смотрит на меня, воинственно задрав подбородок, готовый к агрессии, как будто ждет, чё я щас распсихуюсь и съем иво с говном, как, видать, те пёзды в Суррее.