Джио + Джой и три французские курицы (ЛП)

Мы еще пару раз препираемся по-братски, прежде чем отправляю его складывать коробки.

Сейчас середина дня, и мы находимся между обедом и ужином. Болтовня в столовой негромкая. В звуковой системе играет мягкая интерлюдия к рождественской песне.

Из кухни я слышу, как моя сестра говорит:

— Эмонд Джой, прости, что так получилось. Он флиртует со всеми подряд. Но подумай, может быть, в Хоук-Ридж-Холлоу ты найдешь кого-то особенного.

Если только Нико не приобрел какие-то навыки за последние двадцать четыре часа, ведь мой младший брат не умеет флиртовать, так что она, должно быть, имела в виду меня.

— Я не флиртую со всеми подряд, — бормочу я.

— А как же Мэдисон? — спрашивает Нико, который тоже подслушивает.

Меня охватывает тревожное чувство. Схватив тряпку и распылитель, я протираю стойку с газировкой, чтобы Томми не кричал на меня, когда вернется. Фрэнки сделала грандиозное, огульное обобщение. Конечно, у меня есть приемы, чтобы понять, заинтересована ли женщина, но я не флиртую со всеми подряд.

Это просто смешно.

— Я не флиртую с миссис Козак, — обращаюсь я к Нико.

— А как насчет того, что ты спросил ее, есть ли мистер Козак?

— Я просто поддерживал разговор.

— Ты сказал то же самое той девушке, которая пришла со своим девичником.

— Не уверен, был ли это девичник или…

Он насмехается.

— Как будто ты когда-нибудь женишься.

Я оттираю стойкое липкое пятно с боковой стороны машины.

— Меня это возмущает.

— Просто говорю правду. — И Нико замолкает, вероятно, понимая, что ударил ниже пояса и зашел слишком далеко.

Из всех нас, Коста, я не слыву глубоким мыслителем — это относится к любому из них, кроме меня. Однако обвинение в том, что я флиртую со всеми подряд, прилипает ко мне, как брызги газировки к автомату. Пытаюсь найти контраргумент, пример в свою защиту, но тут в мои мысли вплетается другой голос.

— Ты никогда не говорила о пиццерии. Или о пироговой. — Это новая девушка с ее легким нью-йоркским акцентом.

В памяти всплывает момент, когда я держал вилку для нее и думал о том, чтобы запихнуть ей в рот кусок свадебного торта. Да, я определенно флиртовал с ней, но это подействовало на меня иначе, чем обычная вспышка дофамина, которая приходит и уходит так же быстро, как и остальные женщины в моей жизни.

— Можешь объяснить? Почему ты не рассказала мне об этом? Это же очень важно, — говорит она, обращаясь, скорее всего, к моей сестре.

— Это все пролактиновый мозг. Я могу вести хозяйство, не высыпаясь, держать всех одетыми, сытыми и в безопасности. Совмещаю встречи, мероприятия, хотя очень беременна, но такие мелочи, как новый семейный бизнес, вылетают у меня из головы. Поди разберись, — объясняет Фрэнки.

Они обе смеются. У Фрэнки — низкий и хриплый. Смех новой девушки похож на звяканье колокольчиков, ясный, чистый и свободный.

Мое сердце устремляется к горлу. Не буду воздавать должное Нико, но был ли он прав? Одинок ли я? Я определенно скучаю по тому, что мои братья называют моей яркой жизнью, по путешествиям по всему миру в качестве профессионального фотографа. Это была нескончаемая карусель вкусной еды, вечеринок, женщин и поздних вечеров с музыкой и танцами в экзотических местах. А под всем этим — глубокая пропасть одиночества и неуверенности в себе. Я не уверен, кто я такой вне объектива, кто я без своей репутации. Кем стану, если оставлю все это позади и остепенюсь. Но никто не знает этих секретов.

Двойные распашные двери открываются, и сначала появляется живот Фрэнки. Девушки продолжают свой разговор, как будто меня здесь нет.

В моих работах, как правило, центральное место занимал объект фотосъемки, но я все равно присутствовал, даже если был за кадром — меня хвалили, обожали, уделяли внимание, а не дразнили.

Неужели я становлюсь неважным?

Я люблю свою сестру и ее яркую индивидуальность, но привык к другому типу женщин, где внешность доминирует, а слова второстепенны. Женщины, которых я фотографировал, а иногда и встречался, представительницы этого мира другого типа, прихорашивающиеся и выставляющие себя напоказ, часто заискивающие передо мной и льстящие мне. Не поймите меня неправильно, я не возражаю против внимания, но также не думаю, что ценность женщины определяется только внешностью. Если бы так считал, Фрэнки избила бы меня и заперла в своем подвале, пока я не пришел бы в себя.

Однако я не могу лгать и утверждать, что в последнее десятилетие построения своей карьеры, я не получал острых ощущений от славы, внимания и почти постоянного поглаживания моего эго.

— Ты можешь здесь работать, — говорит Фрэнки новенькой, отвлекая меня от размышлений.

— Жестокая ирония заключается в том, что я не могу есть пиццу, — отвечает она.

— Корочка. Ты не можешь есть корку пиццы. Это жестоко. — Фрэнки вздыхает. — Но, может быть, это будет похоже на экспозиционную терапию. Чем больше находишься рядом с этим, тем лучше переносишь.

— Не уверена, что так работает чувствительность к глютену или даже аллергия.